— Но они все равно прехорошенькие! Наденьте их! Наденьте! — просили его дочери.

Молли и ее сестры надели ожерелья.

— Теперь вы выглядите совсем как мы! — сказала средняя дочь.

Донгогглз заметил блеск в глазах Молли, когда она сжала пальцы на подоле своей потрепанной ночной сорочки.

Этой ночью Донгогглз дождался, пока все в доме не затихнет, пока все не заснут глубоким сном. Он прислушивался к дыханию своих дочерей, к слабым вздохам Молли и ее сестер, к тихому храпу своей жены. Когда он уверился, что бодрствует один, он поднялся с кровати и осторожно прокрался по коридору. С собой он нес, перекинув через плечо, мешок и веревку.

Донгогглз тихо проскользнул в комнату своих дочерей и остановился в изголовье их постели. В темноте он протянул руку через спинку кровати и стал ощупывать шеи девочек. Как только его пальцы коснулись соломенного ожерелья, он их крепко сжал, а другой рукой стиснул маленький рот, потом поднял брыкающуюся девочку и сунул в мешок. Огромный кулак опустился на детскую головку, и он уже потянулся за следующей. Все произошло так быстро и тихо, что спящие на кровати дети только дернулись испуганно во сне. Он быстро схватил двух других девочек с ожерельями из соломы на шее, сунул их в мешок и завязал края веревкой.

Он выбрался из спальни дочерей, довольный собой — ведь ему удалось выполнить задуманное и не разбудить девочек. Закинув мешок за плечо, он прошел к самому большому окну и широко распахнул его. Словно обращаясь к самой ночи, Донгогглз зашептал старинное заклинание, и порыв сильного ветра поднял в воздух шторы. Вывесив мешок за окно, он отпустил его на волю стихии, и тот исчез вместе со своим содержимым. Донгогглз закрыл окно и вернулся в кровать.

Донгогглз проснулся с первыми лучами рассвета, пробивающимися сквозь утренний туман. Он быстро оделся: впервые ему хотелось поскорее расправиться с делами. Он глянул на еще спящую жену, закутавшуюся в покрывало. Надел шляпу, выскользнул из входной двери и спустился вниз по лестнице.

На площадке внизу он остановился, чувствуя, как его рот наполняется металлическим кровяным привкусом. Молли Коротышка ждала его, прислонившись к перилам и сжимая пальцами золотое ожерелье. С душераздирающим криком Донгогглз бросился к ней и сжал ее шею своими огромными руками. Он поднял ее в воздух и широко открыл свою пасть. Его толстый красный язык мелькнул между клыками. Он проглотил бы ее за один присест, и ему бы больше никогда не пришлось видеть ее хитрое, недовольное лицо. Теперь уже ничего не имело значения.

Молли кричала, царапала толстые пальцы, сжимавшие ее шею, отчаянно лягалась, но все было напрасно. Он поднес ее прямо к своему лицу, чтобы увидеть ужас в ее глазах. Но в ее глазах не было страха, а только зависть, жадность и, что хуже всего, триумф.

В ту же минуту из их квартиры наверху до него донесся вой Ирен. А с улицы — режущий ухо свист полицейских. Крик Молли перешел в хриплый смех. Донгогглз отбросил ее, понимая наконец, что она сделала. Она не только поменяла ожерелья, обманом заставив его причинить вред собственным дочерям, но и вызвала полицию. Нельзя было терять ни секунды. Он бросился вверх по лестнице к Ирен.

— А теперь убирайся. Убирайся в Испанию, если ты оттуда. От меня ты ничего не получишь! — хрипела ему вслед Молли. — У тебя нет права здесь жить. — Она преследовала его. — У тебя нет бумаг, нет бумаг… Ты — чудовище, ты — вор, и теперь тебя заберут в тюрьму. Ты попался, старый болван.

Донгогглз остановился, вслушиваясь в угрозы Молли. Во все звуки, наполняющее это утро, — лай собак, вой сирен, рыдания его жены. Он вбежал в их квартиру, отбрасывая в сторону шляпу, отличное твидовое пальто и строгую рубашку с воротником. Он нашел Ирен в спальне их дочерей — она сдирала простыни с постели, словно надеясь найти девочек, как если бы они прятались.

— Мои дочки пропали. Они пропали, — всхлипывала она.

— Я отведу тебя к ним, — прорычал Донгогглз. — Пойдем, Ирен, нам надо идти.

Он протянул ей руку тыльной стороной вниз, и длинные черные когти блеснули в кровавых лучах восходящего солнца.

Она помедлила, замерла, словно олень, боящийся двинуться с места.

— Давай, — повторил он мягче, стараясь не напугать ее еще больше. — Наши дочери ждут.

И тогда она шагнула к нему. Он взял ее за руку и без малейшего усилия перекинул через плечо. Она ногами обхватила его за бедра, руками за толстую шею. Полицейские взбирались по лестнице, собаки выли и рвались с поводка. С Ирен за спиной Донгогглз бросился из окна верхнего этажа, он падал, падал и падал на мостовую. Он приземлился на четвереньки и почувствовал, как мостовая под ним пошла трещинами. Высунувшиеся из окон соседки поспешили спрятаться в своих норах, крича или рыдая. Мужчины принялись кидать в него камнями. Ирен за его спиной всхлипывала и все крепче прижималась к нему. Донгогглз бросился на полицейских, раскидывая их в стороны ударами своей могучей руки. Он впечатывал их в стены или перекидывал через ограды, украшенные остроконечными пиками. Расправившись с ними, Донгогглз наклонил голову и побежал вниз по узким улицам, прочь от плача и криков, прочь от рева сирен и лая собак и конечно же прочь от насмешливого смеха Молли Коротышки.

Он бежал из города к фермам в низине; его гнала вперед мысль о том, что случилось с его дочерьми. Не будет ему покоя, пока он не окажется далеко в лесу и не найдет руины своего замка. Его дочери были там, без сомнения, они уже очнулись и поняли, что находятся в мешке. И даже если им удастся из него выбраться, они окажутся одни в темноте подземной часовни, единственного уцелевшего чертога в замке. Такой должна была быть судьба Молли, ведь он поклялся не убивать людей, пока они жили в городе — но не обещал не оставлять там, где их могут съесть дикие чудовища или они не умрут от голода. Но теперь для Донгогглза была невыносима сама мысль о том, что его дочери проснутся и окажутся один на один со своим страхом, окруженные ужасными скелетами незнакомых им предков.