Вместо того чтобы возразить, она продолжала упорствовать:

— Нет, дело обстоит иначе. Ты хочешь уличить меня во лжи, а потом найти лазейку, чтобы избавиться от меня. — Она резко запахнула пальто. — И это дает мне повод думать, что ты намеревался провести вечер с людьми, которые имеют отношение к… — На языке вертелось имя Сильвии, хотелось выговорить его особенно язвительно, но она замялась. Не слишком ли много гадостей на сегодняшний вечер? — К твоему бизнесу, — закончила Элина.

Он направился в дальний угол гостиной, где находился бар, и наполнил хрустальный стакан шотландским виски.

— Я в последний раз прошу тебя не стараться отгадывать мои мысли. Да, у меня множество недостатков, о них тебе с удовольствием расскажут люди нашего города, но моральная нечистоплотность, о которой ты твердишь, мне не присуща. Для меня ясно одно: Сильвия мертва, а ты здесь, ты рядом. Ты, а не она, станешь моей женой. И пусть у тебя никогда не возникает вопроса о том, кому я предан, а кому нет. Понятно?

Грея виски между ладонями, он, не останавливаясь, расхаживал взад и вперед перед камином. Элина продолжала топтаться около двери в гостиную, изнывая под тяжестью пальто. Ее не настораживало установившееся между ними молчание — пугала невидимая стена, отделявшая их друг от друга. Либо эту стену нужно разрушить сейчас, и немедленно, либо она так и будет мешать им сблизиться.

Кто говорит, что первый шаг на пути к примирению всегда труден, но благороден, забывает добавить, что этот путь может стать пыткой. Он сплетен из тысячи сомнений и, как канат, переброшен над бездонной пропастью. Одно неверное движение — и ты летишь в эту пропасть, разверзшуюся под тобой.

Элина переступила с ноги на ногу, собираясь с духом и призывая на помощь все свое терпение. Борясь с искушением повернуться и убежать в свою комнату, она продолжала раздумывать. А если он догонит ее и она окажется в его руках? Сможет ли она понять, какие мысли бродят в его темноволосой, красивой голове и что скрывается за чертами его прекрасного лица?

Взгляд Бернарда, глубокий и мистический, как таинственное лесное озеро, блуждал по ее фигуре. Она не двигалась, надеясь, что он подаст какой-нибудь знак, пусть даже это будет гримаса отвращения, но его молчание было невыносимо. Элина будто оказалась на распутье между дорогой в рай и дорогой в преисподнюю. Он тяжело вздохнул, словно и сам ждал от нее какого-то знака.

Его молчание рвало ей сердце. Ослепнув от слез, она внезапно рванулась к нему и прижалась щекой к его спине.

— Бернард, — жалобно простонала она.

Элина услышала, как из ее горла вырвался хриплый стон, раздался звон бьющегося о мраморную каминную плиту стакана. Он повернулся к ней и что-то быстро пробормотал.

Это бессвязное бормотание прозвучало в ее ушах, как музыка, сердце забилось часто и гулко. Его слова не были ни проклятием, ни ругательством. Скорее, в них звучала нежность, смешанная со страданием. Долго же он сдерживал себя.

Элина почувствовала, как его рука погладила ее волосы, ощутила прикосновение его губ к своему виску, к глазам, влажным от слез. Потом он приник к ее губам. Его губы были требовательными, вопрошающими и просящими.

Она обняла его и прижалась к груди. Подчиняясь желанию, они опустились на ковер. Элина устроилась рядом с ним и, не говоря ни слова, движением дала понять, что именно этого ей и надо было: быть вместе с ним и, если он хочет ее, она готова.

Бернард хотел ее и не скрывал своего желания. Его горячие губы целовали все, что попадалось им навстречу. Его руки боролись с ее одеждой, отбрасывая в сторону пальто, высвобождая ее из кокона белья. Она слышала, как трещат пуговицы, почувствовала холодок, пробежавший по коже, а потом жар его губ, согревших ее груди.

Юбка задралась до бедер. Его ладонь прошлась по икрам, поднялась выше, раздвинула ноги. Она поняла, что он старается преодолеть последний барьер, разделяющий их тела. Этим барьером были ее трусики. Стоит избавиться от них, и он сможет погасить тот дьявольский огонь, который давно пылал внутри нее. Но Элина засомневалась — хватит ли у нее смелости довести его до цели, до желаемого результата?

Откуда-то из глубин памяти всплыла картина их стремительного и огнедышащего соития на Сент-Юлиане. Даже тогда их мимолетная близость была как чудо. На этот раз все было в тысячу раз интенсивней и полней. Их плотский союз цементировался взаимной надеждой на будущее. Словно вместе с отброшенными прочь одеждами исчезли прежние страхи и непонимание.

— Я не думал, что ты так изменилась, — пробормотал он, оглядывая ее фигуру с округлившимся животом. — Ты просто прелесть. Я очарован твоей красотой. Ты это понимаешь?

От его слов у нее запело сердце. Она, хрупкая, ничем не примечательная Элина Таннер, стала женщиной, рождающей страсть.

Спустя минуту или две Бернард, чувствуя, как тесно она прижалась к нему, и готовый сделать первое решительное движение, прошептал:

— Я жутко хочу тебя, Элина. Но боюсь причинить вред тебе и ребенку.