Кино — это мозаика сценок, снятых в разное время, где актёр пробегает кратчайшие расстояния. Добиться скорости на таких коротких дистанциях можно и от неопытного бегуна, если перед этим его разогреть. А уж режиссёр смело собирает эти короткие отрезки и пускает их по единственному, строго определённому пути, и у вас остаётся впечатление дороги без остановки. Вот почему возможны случаи, когда неопытный актёр или вообще не актёр неожиданно блистательно снимается в фильме. В этом неограниченные возможности кино. Правда, обычно это чудо одной роли.

В кино режиссёр может монтажом, музыкой, ритмом спрятать актёрские недостатки и выгодно подать сильные стороны. В театре этого сделать нельзя. Актёр остаётся один, и ничто ему не поможет. Вот потому-то театр и воспитывает актёра. Ежевечернее испытание его актёрской крепости кончается тем, что либо из него выковывается художник, либо он сходит с этой тернистой дороги. Театр дисциплинирует актёра тем, что в семь часов вечера открывается занавес, и он должен начинать играть, как бы себя ни чувствовал, что бы у него ни произошло в этот день. Он должен, и он начинает работать.

Он знает, что отмена спектакля — это чрезвычайное, из ряда вон выходящее событие. Он знает, что тысяче зрителей, сидящих в зрительном зале, нет никакого дела до его самочувствия, до его состояния, до его душевных или физических страданий. И дело не в бессердечности зрителя, а в его вере, что театр — это праздник.

Не так много на земле мест, где дарят радость. И таким редким местом является театр.

Театр воспитывает тем, что актёр, пройдя полный репетиционный период, когда роль прослеживается от азов до выхода на сцену перед публикой, приучается к логическому мышлению, к последовательному и подробному ходу по всем её линиям. И, что важно, актёр приучается работать над ролью самостоятельно.

А главное, самое притягательное и нигде больше не существующее — это непосредственное общение со зрителем. Именно театр вооружает актёра, обогащает его, и, когда театральный актёр приходит на киносъёмочную площадку, где нужно в короткое время, собрав в кулак весь свой опыт, сыграть роль» которая потом остаётся неизменной на экране и тебе не подчинённой, тогда необходим весь театральный опыт, тогда нужны воспоминания о глазах зрителя, чтобы знать, кому ты адресуешь свою работу.

Природа творчества в театре и кино едина. Поэтому, очевидно, мы не вправе проводить между ними какую-то демаркационную линию. Николай Черкасов говорил: «Для меня театр и кино — это родные братья. Даже больше — близнецы!» Но, конечно, если вдуматься и подойти к этому вопросу чуть-чуть теоретизируя, то бесспорно стоит, как я уже сказал, подчеркнуть некоторые нюансы, отличающие работу актёра в театре от работы в кино.

Мне, если хотите, ближе театр. Накапливать мастерство, играть роль как непрерывное действие, как движение человеческого духа, углублять образ и обогащать его можно только на сцене.

У кино своя специфика. Почти каждый театральный актёр стремится сняться в кино. Соблазн велик. Искусство театрального актёра смотрят тысячи людей, киноактёра и его роли — миллионы. Любовь миллионов зрителей — это радость и гордость киноактёра. Понятно, что театральный актёр не может тягаться в популярности с киноактёром, зато у первого более тесные отношения со зрителями.

Но, как бы ни были различны условия работы актёра в кино и театре, как бы ни отличались требования экрана от требований сцены, сами по себе принципы актёрского творчества остаются неизменными.

Вот смотришь фильм «Ватерлоо», говорящий о бессмысленности и жестокости войны. Всё грандиозно в этом фильме: тысячи пушек, сотни воинов конных и пеших, горы трупов, непроглядные дымы сражений, но… всё это осталось лишь умозрительным аргументом идеи, удивляющим, но не трогающим, не берущим за живое. Главным же открытием фильма стал смертельно усталый и смертельно больной человек (таким играет Наполеона замечательный актёр Род Стайгер), бывший владыка полумира, а ныне поверженный полководец. Его усталость и боль, опустошённость, его равнодушие к жизни сказали зрителю во сто крат больше о бессмысленности войны, чем многочисленные мастерски снятые батальные сцены.

Недавно я прочёл удивившее меня высказывание знаменитого французского комика Луи де Фюнеса, которому, казалось бы, никакого дела нет до театра, до его проблем, — он известен как актёр одной маски, по существу, он актёр одной роли, которая повторяется во всех фильмах. Всё ясно, всё сотни раз сыграно, проверено, трюки отточены, характер известен досконально. И вдруг читаешь: «Актёр, как пианист, должен играть каждый день. Театр — наши гаммы, публика — неиссякаемый источник энергии, без непосредственного контакта с которой слабеет, а может и вовсе иссякнуть творческий потенциал артиста. На сцене я подзаряжаюсь». По глубокому убеждению всех театральных актёров, настоящая творческая жизнь немыслима без театра, без сцены, без публики.

Но правда и в том, что сейчас уже трудно представить жизнь актёра без кино. Особенно того, кто хоть раз почувствовал это удивительное ощущение, когда сидишь в кинотеатре и смотришь на свою работу со стороны, когда видишь огромную силу кино, его беспредельный размах, его неоглядный и поражающий воображение зрительный зал — десять миллионов, двадцать, пятьдесят миллионов зрителей. Представьте-ка себе такую аудиторию, и вы поймёте, что раз испытавший это ощущение актёр уже его не забудет.

Едва ли я понял всё это сразу. После работы в картине «Они были первыми» оставалась какая-то сумятица в голове.