Шрифт:
— Но…
— Никаких «но», Маш. Так или никак. Время идет! И, к тому же, я вчера ночью готовился все-таки…
Так и не поняв, к чему относилось последнее замечание, Мари задумалась, представила процесс, и нервно хихикнула: оказаться на месте того, кто в ночи за окном третьего этажа увидит призрачную бородатую личность, стучащую в стекло обломком ледяной руки, ей не хотелось бы.
Но на этот раз заклинание сработало на все сто.
Ректор, словно выдернутый из сугроба незримой рукой, взмыл выше крыши, перекувыркнулся, выровнялся и стал медленно опускаться. Долетев до окна третьего этажа, он отодвинулся и вдруг резко налетел на стену, ударив рукой в стекло.
Оно рассыпалось с тонким звоном.
Никто не выглянул.
— К-кабуча… — выждав с минуту, прошипел студиозус, пустился в новую серию пассов — и ректор снова взлетел в синее, набрякшее снеговыми тучами небо как шутиха, и снова опустился — на этот раз до четвертого этажа, и вновь ледяная рука пронзила стекло, осыпав сугроб дождем осколков…
И опять тишина.
Как заключительный аккорд, такая же печальная участь постигла окно на этаже пятом и — на всякий случай — еще одно на третьем. И вновь без толку.
Сделав прощальный кувырок и потеряв парадный, расшитый мистическими символами колпак, Уллокрафт вернулся на место старта рядом с запыхавшимся Агафоном.
Дождавшись, пока ректор, словно нагулявшаяся ракета, приземлится точно в таз, студент разжал стиснутые зубы и в изнеможении опустился на снег. Пар от Агафона валил как от загнанной лошади, а дыхание вырывалось хриплыми рваными спазмами, словно он только что пробежал весь путь от Школы до дома мэра три раза без остановки.
И все зазря…
А вот это был нокаут.
— И что теперь?.. — чувствуя настроение студента, еле слышно прошептала Мари.
Тот не ответил.
Конечно, всегда можно было попытаться проделать дыру в стене, хоть и девяносто девять шансов из ста, что и дом при этом обрушится. Или напугать часовых. Как это сделать, чтобы полгорода не сбежалось и не разгромило потом Школу — вопрос второй. Или может…
— …может, получится?.. — тихий голосок прачки едва пробился сквозь толщу свинцовых вод уныния над головой Мельникова.
— Что? — неохотно вынырнул он из глубин тоскливых размышлений.
— Я говорю… — конфузясь от собственной смелости, пробормотала Мари. — Ты иллюзии плести… умеешь?
— Я умею всё! — гордо вскинулся чародей — хоть, скорее, автоматически, чем подумав над словами [29] . — И не плести, а накладывать. А причем тут?..
— Так ты меня не слушал? — обиженно надула губы девушка, но взглянув на осунувшееся, встревоженное и пылающее лицо милого, вздохнула, всё простила и начала с начала:
29
А когда подумал, автоматически — хоть и мысленно — взялся за голову и сказал традиционное «Кабуча».
— Смотри, нас трое. Господин Уллокрафт, я и ты.
— Спасибо, что напомнила, — угрюмо буркнул маг, но прачка демонстративно пропустила благодарность мимо ушей и с жаром продолжила:
— И если ты умеешь плести… то есть, накладывать иллюзии, то мы могли бы…
Рокочущий баритон огласил площадку перед домом:
— А вот Дед Колотун со своею внучкою Ледышкою пришли, подарочки всем принесли, хо-хо-хо!
При этих словах эльгардские гвардейцы, с недоумением наблюдавшие за приближение странной парочки с огромным, волочащимся сзади мешком, неуверенно переглянулись и скрестили пики.
— Стой, кто идет?
— Дед Колотун с внучкой Ледышкой и подарками, — громкостью пониже и раздраженностью повыше сообщил старик, нарумяненный как девица. — Специальный заказ его превосходительства мэра в честь празднования Нового года!
— Да? — наморщил лоб солдат слева.
— Да, да, — терпеливо проворковала Ледышка. — Сами-то вы не местные, не знаете, поди, но у нас в Шантони есть поверье, что на Новый год ко взрослым и детям приходит Дед Колотун с внучкой. И тем, кто был хорошим в этом году, раздает подарки.
— А тем, кто не очень? — осторожно поинтересовался часовой справа.
— Того бьет по голове ледяной рукой, и уши у них превращаются в сосульки и отваливаются, — невозмутимо ответствовал баритон.
— Брешешь… — рука часового справа, свободная от пики, непроизвольно потянулась защитить ухо.
— Не брешу, а поверье такое, — вздохнул баритон. — Чтобы дети слушались.
— А-а… — рука, потрогав мочку уха словно невзначай, стыдливо опустилась. — Дети — это да… Только так их и надо… короедов…