Елена. Должна вамъ сообщить странную вещь. Очень странную. Какъ по вашему чувствуетъ себя мать, у которой дочь влюбилась въ отчима? (Тураевъ разводитъ руками). Ну, конечно, я понимаю, неважно она себя чувствуетъ. Страдаетъ за дочь? Къ мужу ревнуетъ? Такъ вотъ и оказывается, что нeтъ, и не ревнуетъ, и даже дочерью не очень занята. Это скверно, можетъ быть, даже преступно… но поди же ты. Мать думаетъ совершенно о другомъ.
Тураевъ. Значитъ – отвлечена.
Елена. Отвлечена! Отвлечена! (Садится около него и смотритъ робко). Петръ Андреевичъ, милый мой!
Тураевъ. (закрываетъ лицо руками). Зачeмъ вы меня такъ называете?
Елена. Что же? Вы добрый, старый другъ!
Тураевъ. Старый другъ! Старый другъ!
Елена. Папа смeялся нынче надо мной, говорилъ, что я влюблена.
Тураевъ (смотритъ въ сторону неподвижно). Онъ вовсе не смeялся.
Елена. Какъ такъ не смeялся?
Тураевъ. Папа нынче не смeялся. ( Молчитъ).
Елена. Ну, влюбилась… Ну, да, да… что же теперь дeлать?
Тураевъ. Ничего.
Елена. Дядя Туръ, не осуждайте меня. Еще заграницей когда я въ первый разъ встрeтила его, онъ меня поразилъ. А-а, вы его не знаете. Между тeмъ, это замeчательный человeкъ. Его считаютъ немного за чудака, онъ говоритъ иногда странно. Но это только для тeхъ, кто не вслушался въ него.
Тураевъ. Онъ понравился мнe сразу.
Елена. И уже тамъ я поняла, что этотъ странный и, какъ кажется, несчастный человeкъ побeдилъ меня. А когда я увидeла его нынче… Нeтъ, должно быть всe мы здeсь немного полоумные.
(Входятъ Ланинъ съ Фортунатовымъ).
Ланинъ. Да, многоуважаемый профессоръ. Таковы наши владeнія. И вонъ тамъ, у пруда, самое замeчательное мeсто. Можно сказать, историческое мeсто: статуя богини любви. Венера-съ. Что вы думаете, восемнадцатаго вeка… дeдомъ изъ Франціи вывезена. Тамъ этакія скамейки, и со временъ старинныхъ на дубахъ, березахъ вырeзаны сердца пронзенныя, и тамъ въ любви всегда объяснялись, хе-хе, это какъ бы мeстное божество, хотя у него и отбиты руки. Да, покровительница любви, устроительница величайшихъ кавардаковъ.
Фортунатовъ. Какъ это интересно! Скажите, пожалуйста, вeдь, Елена Александровна не показала мнe ее!
Ланинъ. Что же ты это, мать моя? Слона-то, можно сказать?
Елена (встаетъ; улыбаясь, растерянно). Ахъ, да, я вамъ не показала, дeйствительно. Но время еще будетъ.
Ланинъ. А вина-то несутъ? (Въ окно дома). Винца-то, винца?
(Входятъ изъ дома Марья Ал., Ник. Ник., Коля) .
Марья Ал. А мы ждемъ тостовъ. Ахъ, какая зала у васъ, Александръ Петровичъ!
(Лакей вноситъ на подносe шампанское и бокалы) .
Тураевъ (Ланину). Как вы сказали про Венеру? «Устроительница величайшихъ кавардаковъ?»
Ланинъ. Разумeется, душа моя. Все она мудритъ. За нее сейчасъ выпьемъ.
Тураевъ (задумчиво). Да-да-да-а…
Ланинъ. Гдe-жъ виновники торжества? Спрятались? Гдe они тамъ? Да еще бы бутылку. (Лакею). Еще бутылку! (Всe берутъ бокалы. Входятъ Ксенія и Евгеній). Ну, вотъ, за нихъ, за молодость, за любовь, за Венеру, такъ сказать, за счастье.
(Всe обступают помолвленныхъ, чокаются. Голоса: «Браво! Поздравляемъ! Счастья!» Вбeгаетъ Наташа и сразу становится шумно).
.
Пригорокъ въ паркe, окруженный старымидубами. На скамьe, лицомъ къ зрителю, Ксенія и Наташа. За ними статуя, къ ней примыкаетъ въ глубинe сцены бесeдка. Направо внизу, сквозь деревья, виденъ прудъ. Теплая вечерняя заря.
Наташа. Скучно съ ними. Сидятъ, какъ сычи, ждутъ, пока клюнетъ. По моему, если ужъ ловить рыбу, такъ раздeться, неводъ взять… А такъ скучно. Ксенія, отчего это мнe все скучно?
Ксенія. Ты какая-то другая стала, Наташа, я замeчаю тоже.
Наташа. Все мнe не нравится, все плохо. Деревья-бъ эти срубила, прудъ спустила, разбила бы въ клочья эту каменную дуру. Скажи, пожалуйста: голенькая, и какъ будто улыбается.
Ксенія. Ну, Наташа, дай тебe волю, ты камня на камнe не оставишь.
Наташа. Я ужъ такая уродилась. Если мнe хорошо, весь свeтъ Божій зацeлую. Плохо – пропадай онъ пропадомъ.
Ксенія. Ахъ, Наташа, ты воинственная.
Наташа. Я воинственная, а ты невeста. Вы, невeсты всe такія тихони. (Обнимаетъ ее). Дорогая, не сердись, со мной что-то дeлается. Ты не тихоня, ты невeста. Тебe все хорошо.
