— Свинство это, — сказал Константин, больше думая о своем. — По себе знаю.

— В те годы редкая любовь приносила счастье, — тихо продолжала Анна, — но мама всю жизнь считала себя счастливейшей из женщин. Странно, правда?

— Странно, — вздохнул Константин. — А может быть, и нет. Нам трудно судить: у них были другие единицы измерения, и счастья и несчастья. Выше наших.

— Неизмеримо выше, — согласилась Анна.

Некоторое время они шли молча.

— Что–то случилось со мной за эти дни, — наконец сказал он. — Сам не понимаю что, но чувствую. Может быть, потом разберусь, потом пойму.

— Это естественно, Костя.

— Мне не в чем себя упрекнуть, не подумайте, Аня. Живу нормально, как все. Служу честно. Делаю, что положено. Но может быть, в этом–то все и дело: только, что положено. Не меньше, но и не больше… Он вдруг замолчал и остановился. И Анна остановилась. Возле обелиска молча стояли люди.

Они узнали их, когда подошли ближе.

Юнессу Хабанееву и профессора Сайко, Леню Лавкина и народного артиста Мятникова, летчика гражданской авиации Тенгиза Кодеридзе и сестер Крынкиных, племянника Глебова и Валентину Ивановну. И молча встали рядом.

И тогда возник последний титр фильма. Нет, не «Конец», потому что не было конца в этой истории. Просто медленно всплыла надпись: «СТОЯВШИМ НАСМЕРТЬ ВО ИМЯ ЖИЗНИ».