– Вверху – каменная гряда, и шум воды заглушит переправу дружины в седлах. Если древляне не будут ждать меня на другом берегу, я выйду им за спину.

– Гремячий, – повторил князь. – И древляне окажутся меж нашими мечами?

– И они окажутся меж нашими…

Из– за полога внутрь шатра скользнул молодой гридень. Не глянув на Свенельда, склонился к княжьему уху.

– Привезли?. – громко переспросил Игорь.

В его голосе слышалось почти восторженное нетерпение. Гридень шепнул что-то еще, но князь перебил:

– Ему дали отдохнуть? Подготовили? Гридень молча поклонился.

– Тогда давай его сюда. Немедля!

Гридень, пятясь, тут же покинул шатер. Игорь вскочил, прошелся, возбужденно потирая руки.

– Византия прислала подарок. Они боятся меня. Боятся!…

Полог откинули снаружи вышколенные Кисаном гридни, и в шатер, настороженно озираясь, вошел рослый, обнаженный по пояс парень. Могучий торс его блестел, натертый оливковым маслом. Он низко поклонился и, выпрямившись, замер, скрестив на груди перевитые мускулами руки.

– Как твое имя, богатырь? – спросил Игорь. Богатырь лишь что-то беспомощно промычал.

– Хорош! – сказал великий князь, любуясь живым подарком. – Ты согласен со мной, воевода? И – без языка, как я и требовал.

– Хорош, – равнодушно отметил Свенельд. – Ро-меи откупились от твоего набега, великий князь?

– Месть! – Игорь потряс сжатым кулаком. – Я помню свой разгром даже тогда, когда сплю. Ступай, Свенельд, ступай. Мы потом поговорим о древлянах и… Как ты назвал брод?

– Гремячий.

– Да, да. Потом, потом. Тебя известят. Свенельд молча поклонился и вышел из шатра.

– Всадники! Всадники!…

Маленький служка в черных развевающихся одеждах торопливо бежал через двор, выпятив жалкий клок редкой беспомощной бороденки. И вмиг ожил тесный двор христианской общины, в которой и церкви-то не было, а вместо нее стояла в центре двора малая моленная изба с грубо вырубленным деревянным крестом над входом. Церкви не было, а страх был, потому что громили христиан в те времена часто и нещадно и всегда вдруг, внезапно, без угроз и каких-либо поводов, и не барыша ради – какой барыш с нищих да убогих? – а скорее ради упоения собственной безнаказанностью да озорством. И насмерть перепуганные нищие последователи Христовы всполошно заметались меж покосившихся древних изб. Заметались молча и обреченно…

Но из моленного дома появился старый – борода белая – священник-грек. Высоко поднял наперсный крест

– Веруйте в час испытания!

Беготня сразу же прекратилась. И все вдруг услышали частый перестук конских копыт.

– Они – в белом, в белом с золотом, – задыхаясь, сказал служка – Это не княжьи отроки.

– В белом – стража княгини Ольги, – пояснил священник. – Откройте ворота на ее милость. Она даровала нам эту обитель.

Служка метнулся к воротам. Тощая его бороденка после слов священника степенно прижалась к груди и не выглядела теперь совсем уж беспомощной. Он успел распахнуть воротные створы, и во двор шагом въехали всадники в белой, отделанной золотом одежде. Священник сразу приметил среди них статную молодую женщину и склонился в глубоком поклоне.

– Прими мое благословение, великая княгиня.

Ольга не ответила ни словом, ни жестом. Надменное лицо ее ровно ничего не выражало, но старый грек, мельком глянув, успел почему-то подумать, что решение, которое она сейчас принимает, дается ей очень нелегко

– Мои слова не для сторонних ушей, старик.

– Изволь пройти за мной, великая княгиня. Священник неторопливо двинулся к моленной избе. Ольга, спешившись, молча последовала за ним, а ее стражники тоже начали спешиваться и отпускать коням подпруги.

Грек и княгиня вошли в тесную избу, освещенную единственной свечой, горевшей у подножья креста из темного мореного дуба.

– Здесь нет любопытных ушей, великая княгиня, – сказал священник. – Здесь слушают слово Бо-жие.

– Как же твой Бог слышит твои молитвы?

– Он слышит душою Своей.

– А как быть с твоими ушами, старик? Кажется, Ольга усмехнулась, но так могло и показаться, почему грек предпочел промолчать.

– Я могу повелеть отрубить их, но тогда ты не услышишь моих слов, – она рассуждала спокойно, как о чем-то незначащем. – Впрочем, можно будет вырвать тебе язык после твоих ответов.

– На все воля Божия, великая княгиня, – смиренно поклонился священник.

– На все – моя воля.

Старик промолчал. Начало беседы складывалось напряженно, он ощущал это И по опыту знал, что самым простым выходом из раздражающих сильных мира сего напряжений всегда были кровь и мучения И даже успел подумать, что этот опыт в конце концов и привел его не только к вере во Христа, но и к истовому служению Ему. И тихо, но несокрушимо упрямо повторил:

– На все воля Божия.

– Твой Бог и вправду премудр и всемогущ? – как-то нехотя, будто заставляя саму себя, спросила она.