Мудрая старшая жена, знавшая, в чем дело, тихонько улыбалась. Менее мудрые жены — средняя, две младшие и одна временная, без имущественных прав, — не посвященные в ситуацию, только диву давались: любимый супруг выглядел изящным, чтоб не сказать, грациозным, опрокидывая в глотку бокал за бокалом. А гости, знавшие о пороке Жан-Пьера, переглядывались и от изумления пожимали плечами.

Лючано втайне гордился, принимая эти знаки на свой счет.

Даже секс-львица Со-Со с ее губкой не мешала ему работать.

Главное, держать куклу в поле зрения. Лючано знал, что способен некоторое время корректировать моторику клиента, не глядя на объект. Но это было гораздо тяжелее и требовало большого расхода сил. А при сильном удалении контакт «мерцал» и грозил пропасть совсем.

До заказанных трех часов оставалось минут двадцать. Не факт, что старшая жена сразу уведет клиента в постельку. Но конец работы тем не менее близился.

— О-о…

Красотка Сольвейг застонала громче. Лючано, закрытый от воздействия губки, ощутил, как Со-Со напряглась и почти сразу расслабилась, обмякла, уронив ладонь ему на колено. Глаза дамочки ничего не видели; она лишь ритмично хлопала длиннющими ресницами. Смотреть на Со-Со было неприятно. Лет пять назад Лючано удивился бы тому безразличию, с каким проходили мимо гости и прислуга. Но теперь он вырос и понимал: на такого рода вечеринках случается всякое.

Не готовься Жан-Пьер Берсаль к званию тестя Нобата Ром Талелы — верфевладелец бы с удовольствием пил и буянил, мало задумываясь о последствиях.

Собственно, раньше он так и делал.

— Дорогой Нобат! Я поднимаю этот тост за великолепный, блистательный, лишенный пороков род Талела! Для нас, Берсалей, родство с безупречными хранителями традиций, каковыми с давних пор являются все предки и потомки его ослепительного высочества Пур Талелы…

Маэстро Карл, как всегда, был на высоте.

Кукла говорила внятно, с искренними, чуть сентиментальными интонациями. Дыхания с лихвой хватало на длинные пассажи. Клиент не сбивался, не запинался, подыскивая нужное слово. Для таких случаев в памяти маэстро Карла хранилось целое собрание тостов и здравиц; при необходимости он незаметно подкидывал кукле «на язык» что-нибудь полезное.

А тяжеловатое «каковыми с давних пор…» Берсаль произнес с легкостью записного оратора.

Самому Лючано понадобилось лишь слегка откорректировать жест. Когда Жан-Пьер посредине тоста протянул руки к расчувствовавшемуся зятю, юный невропаст усилил это движение эмоционально, помог кукле развести руки для объятий — и угадал на все сто. Нобат Ром Талела кинулся к отцу своей невесты, и оба мужчины с минуту хлопали друг друга по плечам от избытка чувств.

В сущности, не так уж он пьян, подумал Лючано. Три часа выдержим.

И четыре выдержим.

И получим сверхурочные.

Потом, спустя неделю — тяжелейшую неделю, полную самых разнообразных переживаний! — когда Лючано признался директору «Filando» в тайных мыслях, маэстро Карл пригрозил выдрать ученика ремнем: за дурной глаз. Ремень, правда, остался пустым обещанием, зато Лючано выслушал длиннейшую лекцию о профессиональных суевериях невропастов. И ни разу больше не загадывал наперед, воображая удачный исход работы и радуясь несбывшемуся.

Все — потом, когда успех или провал станут действительностью.

Судьба, Большой Невропаст, не жалует торопыг.

А во время помолвки Розалинды Берсаль и Нобата Ром Талелы, денег и титула, случилось вот что. Одна из матрон, в восхищении от анекдотов «милейшего Шарля», решила ни мало ни много облобызать остроумного рассказчика. Сказано — сделано. Губы матроны, днем изволившей посетить косметорий, поверх суспензии, стимулирующей естественный синтез коллагена, были обработаны помадой «Repulp Botticelli». А у Карла Эмериха оказалась довольно редкая аллергическая реакция на сочетание пчелиного воска, масла каритэ и гомогенизированных водорослей агарь-агарь, которые входили в состав косметики.

В итоге поцелуй затянулся, а маэстро потерял сознание.

— Ах! — вскричали матроны хором. Они были уверены, что очаровательный собеседник упал в обморок от восторгов любви. — Это так прелестно!

— Ы-ы? — спросил Жан-Пьер Берсаль, лишенный поддерживающих нитей вербала-наемника. — Доча! Доча м-мы… м-моя сладкая!.. Тост! Хочу!

Лючано понял, что все пропало.

Первым порывом юноши было вскочить и броситься к бесчувственному маэстро, оставив куклу на произвол судьбы. Но он не встал из шезлонга. «Сидеть!» — велел Карл Эмерих, человек, вытащивший неотесанного сопляка в огромный мир Ойкумены. Этот человек дал сопляку профессию и в случае провинностей угрожал ремнем, как грозил бы отец, которого Лючано был лишен. Не играло роли, что Карл Эмерих сейчас молчал и ничего не приказывал.

Упади небо на землю, это тоже не сыграло бы особой роли.

«Работать! Работать, я сказал! Шоу должно продолжаться!»

— Н-но… Н-нобат! — распинался меж тем будущий тесть, заикаясь и всхрапывая. — Н-нодик!

Продолжая корректировать моторику пьяницы, благодаря чему окружающие не успели сообразить, в каком свинском состоянии находится верфевладелец, Лючано потянулся к ниточкам вербальных связей. Тонким-тонким, шелковистым, еле заметным ниточкам. Невропаст — не вполне телепат, а тем более не телепат-подавитель: он не мог говорить за Берсаля, перехватив управление целиком. Он мог лишь поправлять, подсказывать, чистить, доводить до блеска…