Поэтому он просто лежал и ждал, и, пока он ждал, он размышлял о вертолете, летающем у них над головой, о неясных тенях на улице, но больше всего на свете он хотел бы знать — осел он или нет.

И вдруг он вспомнил еще кое–что: Хоппи Харрингтона в кафе Фреда. Хоппи видел его, Стюарта Макконти, поедающего крыс, но от волнений и страхов последних дней Стюарт совершенно забыл о фоке. Сейчас то, о чем говорил Хоппи, сбылось, значит, вот что это было — реальность, а вовсе не загробная жизнь!

Будь ты проклят, маленький урод, думал Стюарт, лежа и ковыряя в зубах кусочком проволоки. Ты обманщик, ты навлек на нас несчастье.

Удивительно, как доверчивы люди. Мы ведь верили ему, может быть, оттого, что он так отличался от нас… и казалось более вероятным, что именно с ним происходит такое — или происходило? Сейчас он, должно быть, мертв, погребен в ремонтной мастерской. Вот то единственно хорошее, что принесла с собой война, — все уроды погибли. Но затем Стюарт сообразил, что война породила новых и следующий миллион лет уроды будут расхаживать всюду. Рай Блутгельда, сказал себе Стюарт. Физик небось доволен сейчас — бомбу испытали по–настоящему.

Кен пошевелился и прошептал:

— Может, удастся убедить тебя хотя бы переползти улицу? Там лежит труп… у него могут быть сигареты…

К черту сигареты, думал Стюарт. У него может быть бумажник, набитый деньгами. Он посмотрел туда, куда указывал Кен, и отчетливо увидел среди разбитых камней на противоположной стороне улицы труп женщины. Его сердце забилось сильнее: он увидел объемистую сумку, которую женщина все еще прижимала к себе.

Кен сказал устало:

— Плюнь ты на деньги, Стюарт. Это у тебя навязчивая идея, символ неизвестно чего…

Когда Стюарт выполз из подвала, Кен повысил голос и крикнул ему вслед:

— Символ богатого общества. — Он зашелся в кашле, напрягся, но ухитрился добавить: — А его нет больше…

Да, подумал Стюарт, для тебя — и пополз дальше. Действительно, когда он добрался до сумки и открыл ее, он нашел пачку банкнот достоинством в один, пять и даже двадцать долларов. Еще там лежали сладкие леденцы, которые он сначала прихватил с собой, но потом ему пришло в голову, что они могут быть радиоактивными, и он их выбросил.

— Сигареты есть? — спросил Кен, когда он вернулся.

— Никаких, — ответил Стюарт, развязывая наволочку, в которой хранились деньги; он сложил туда сегодняшнюю добычу и снова спрятал наволочку в узкую щель, зарыв ее в сухой пепел, заполнявший подвал.

— Как насчет партии в шахматы? — слабым голосом предложил Кен, открыв деревянную коробку с фигурами, которую они нашли в развалинах дома. Он уже обучил Стюарта правилам игры; до войны тот ни разу не играл.

— Не хочется, — ответил Стюарт. Он наблюдал за движущейся в сером небе далекой тенью. Самолет? Ракета?.. Какой–то цилиндр…

Господи, думал Стюарт, неужели это бомба? Он мрачно следил, как цилиндр спускается все ниже и ниже, но не пытался лечь и спрятаться, как в первый раз, в те несколько начальных минут, от которых так много зависело — хотя бы то, что они выжили.

— Что это? — спросил он.

Кен внимательно всмотрелся в приближающийся предмет и сказал:

— Аэростат.

Стюарт не поверил ему:

— Это китайцы!

— Нет, действительно аэростат. Небольшой… Я думаю, это то, что называется дозорным аэростатом. Не видел ничего подобного с самого детства.

— А не мог китайский десант перебраться через Тихий океан на аэростатах? — спросил Стюарт, представив тысячи маленьких сигарообразных аэростатов и на каждом из них — взвод солдат–монголоидов с крестьянскими лицами, вооруженных чешскими автоматами, держащихся за каждый крюк или скобу, прилипших к каждой складочке. — Чего еще ждать от них — они понижают мир до своего уровня, отбрасывают его на пару веков назад. Вместо того чтобы поучиться у нас…

Он остановился, потому что увидел на аэростате надпись по–английски: «Военно–воздушная база Гамильтон».

Кен сказал сухо:

— Это один из наших.

— Интересно, где они его взяли, — удивился Стюарт.

— Как просто, — сказал умирающий. — Я думаю, что с бензином и керосином сейчас покончено. Нам предстоит увидеть теперь много странных средств передвижения. Вернее, тебе предстоит…

— Прекрати жалеть себя, — сказал Стюарт.

— Я не жалею ни себя, ни кого–нибудь другого, — сказал Кен, осторожно доставая шахматы из коробки. — Хороши… Сделаны в Мексике, как я вижу. Ручная работа, без сомнения… но очень тонкая.