— Ну, — начал было Джилл, — по этому поводу существуют разные мнения…

Фокомелус захихикал:

— Думаю, это все, что вы собираетесь мне дать.

— Нет, разумеется, будет больше, — возразил Страуд.

В комнате стало тихо, только потрескивали статические разряды в динамике. Какой–то предмет… электронная лампа вылетела из угла и поплыла по воздуху, ударилась о стену и со звоном лопнула, засыпав всех осколками битого стекла.

— Больше, — произнес Хоппи, подражая глубокому, торжественному голосу Ориона Страуда. — Разумеется, будет больше.

15

Тридцать шесть часов Уолт Дейнджерфильд неподвижно пролежал на своей койке в полубессознательном состоянии, понимая уже, что страдает он совсем не от язвы. Он чувствовал затрудненное сердцебиение, и, возможно, именно оно в скором времени убьет его, что бы там ни говорил психоаналитик Стокстилл.

Передатчик сателлита снова и снова транслировал вниз легкую опереточную музыку. Звучание струнных порождало ощущение бесполезного теперь комфорта. У Дейнджерфильда не было сил даже встать и добраться до приборной панели, чтобы выключить передатчик.

Этот психоаналитик, думал он с горечью. Болтает о дыхании в бумажный мешок. Слабый голос доктора казался нереальным — такой самоуверенный. Исходящий из таких неверных предпосылок.

Сателлит совершал виток за витком, послания со всего мира продолжали поступать. Оборудование улавливало их, записывало — но и только. Дейнджерфильд не мог больше на них отвечать.

Полагаю, я должен объявить об этом, решил он. Думаю, что тот час, которого все мы ждем, наконец настал для меня.

Он пополз на четвереньках к сиденью перед микрофоном, с которого в течение семи лет он вел передачи для всего мира. Добравшись до сиденья, он отдохнул немного, включил один из многих имеющихся на борту магнитофонов, взял микрофон и начал диктовать послание, которое после того, как будет закончено, начнет прокручиваться опять и опять, заменив собой концертную музыку.

— Друзья мои, к вам обращается Уолт Дейнджерфильд. Я хочу поблагодарить всех за все те часы, когда мы были вместе, переговариваясь, поддерживая контакт друг с другом. Боюсь, что моя болезнь не даст мне возможности продолжать. Поэтому с великим сожалением я в последний раз объявляю о конце передачи…

Он говорил, преодолевая боль, тщательно подбирая слова, пытаясь как можно меньше огорчить свою аудиторию. Но тем не менее он сказал им всю правду: ему приходит конец, и они должны найти какой–нибудь другой способ общения — без него. Затем он дал отбой, устало выключил микрофон и машинально включил прослушивание записи.

Пленка была чистой. На ней не записалось НИЧЕГО, хотя он говорил почти пятнадцать минут.

Видимо, оборудование по какой–то причине вышло из строя, но он был слишком болен, чтобы тревожиться из–за этого. Он снова щелкнул переключателем микрофона, включил приборы на пульте управления и еще раз попытался довести свое послание до аудитории внизу.

— Друзья мои, — снова начал он, — это Уолт Дейнджерфильд. У меня для вас плохие новости, но…

Тут он понял, что говорит в мертвый микрофон. Динамик над головой Дейнджерфильда тоже молчал, значит, вниз ничего не передавалось, в противном случае он слышал бы свой голос из воспроизводящего устройства.

Он сидел, пытаясь понять, что случилось, и вдруг заметил еще кое–что, гораздо более странное и зловещее.

Системы вокруг него работали. Причем, судя по их виду, работали уже долго. Устройства высокоскоростной передачи и записи, которые он никогда не использовал, пришли в действие впервые за семь лет. Даже за то время, пока он изумленно наблюдал за ними, реле успело переключиться, одна бобина остановилась, а другая начала вращаться, но с меньшей скоростью.

Не понимаю, сказал он себе, что случилось?

Видимо, устройство приняло высокоскоростную передачу и сейчас транслировало запись вниз, но что привело в действие аппаратуру? Не он. Судя по показаниям шкал приборов, передатчик вышел в эфир, и в тот момент, когда Дейнджерфильд осознал это и понял, что принятое и записанное послание транслируется на Землю, из ожившего громкоговорителя над его головой послышались звуки.

— Там–та–ра–рам, — радостно произнес голос, его собственный голос, — вот и ваш старый приятель Уолт Дейнджерфильд, и простите мне затянувшийся концерт, хватит с нас музыки…

Когда это я говорил такое? — спросил он себя, сидя и угрюмо слушая. Он был шокирован и озадачен. Его голос в динамике, бодрый, полный жизни… Как он мог звучать так сейчас? Много лет назад, когда я был здоров, а она — жива…

— Что касается, — продолжал шелестеть его голос, — небольшого недомогания, которым я страдал… видимо, мышь забралась в продуктовый склад. Вы будете смеяться, представив себе Уолта Дейнджерфильда, гоняющего мышь в небесах, но это правда. Каким–то образом часть моих запасов испортилась, а я не заметил… но именно из–за этого произошли беспорядки в моих внутренностях. Однако… — и Дейнджерфильд услышал свой собственный знакомый смешок, — теперь я в порядке. Знаю, что вы рады будете узнать об этом, все, кто любезно посылал мне пожелания скорейшего выздоровления. И я благодарю вас всех.