— Изготовлено фирмой Ранситера в Цюрихе, — прочитал вслух Эл. — Мастерская по ремонту в Североамериканской Конфедерации находится в городе Де–Мойне. Тот же город, что и на спичечном коробке. — Эл передал инструкцию Джо.

— Едем туда. — Интересно, почему Де–Мойн? — подумал он.

— Ты не помнишь, был ли Ранситер как–либо связан с Де–Мойном?

— Родился там. И прожил первые пятнадцать лет. Он частенько вспоминал об этом.

— Значит сейчас, после смерти, он туда вернулся. В определенном смысле.

Ранситер в Цюрихе, думал Эл. И в Де–Мойне. В Цюрихе отмечен метаболизм его мозга, там в Мораториуме Возлюбленных Собратьев находится его замороженное тело, и там, тем не менее, до него не добраться. В Де–Мойне его физически нет, но, очевидно, контакт состоится именно там, по сути дела он уже установлен при помощи этого буклета с инструкцией. Во всяком случае есть односторонняя связь — от него к нам. А мир, между тем, приходит в упадок, сворачивается, на поверхность выплывают минувшие пласты бытия. К концу недели мы можем, проснувшись, обнаружить на Пятой Авеню старинные позвякивающие трамваи.

— Давай поднимемся и посмотрим, как там наши, — сказал Джо. — Прежде чем отправиться в Де–Мойн.

— Если мы не отправимся в Де–Мойн немедленно, — возразил Эл, — поездка может занять целый день, а то и два.

Регрессу подвергнутся и способы перемещения, подумал он. От ракетной тяги к реактивному самолету, от реактивного самолета к пропеллеру, потом угольные паровозы, повозки на конной тяге… Нет, вряд ли до этого дойдет. Хотя в руках у нас сорокалетней давности магнитофон с лентопротяжкой на резиновых роликах и пасиках. Может, и дойдет.

Эл и Джо быстро направились к лифту, Джо нажал кнопку, и они застыли в ожидании, погруженные каждый в свои мысли.

С лязгом остановился лифт, Эл вышел из оцепенения и машинально распахнул железные решетчатые двери.

Перед ним оказалась открытая кабина с полированными медными поручнями, В углу с сонным видом сидел на стуле лифтер в униформе. Он равнодушно взглянул на них и потянулся к тумблеру. Эла передернуло.

— Не входи! — Он схватил Джо за рукав. — Ты посмотри и вспомни, на каком лифте мы спускались! Гидравлический, закрытый, бесшумный, без…

Эл осекся, ибо древнее лязгающее сооружение растворилось, а на его месте возник привычный лифт. Старый, однако, не исчез совершенно, дрожал на периферии зрения, словно готовясь снова материализоваться, как только Эл и Джо ослабят внимание. Он хочет вернуться, понял Эл. Он намерен вернуться. Мы можем это отсрочить, но составляющая направленных в прошлое сил начинает доминировать. Старое наступает быстрее, чем мы предполагали. Сейчас в один момент могут пролететь сто лет. Этот лифт был столетней давности.

И тем не менее мы, похоже, способны в некоторой степени контролировать этот процесс. Нам все–таки удалось вернуть современный лифт. Если мы соберемся все вместе, объединив не два, а двенадцать сознаний…

— Что тебе померещилось? — спросил Джо. — Почему ты запретил мне входить?

— Ты что, не видел старого лифта? Открытая кабина, медь — все на уровне 1910 года! И лифтер на стуле!

— Нет.

— Хоть что–нибудь ты видел?

— Вот это, — Джо показал перед собой. — Обычный лифт, на котором я каждый день езжу на работу. Я видел то, что вижу всегда, то, что вижу сейчас.

Джо вошел в лифт.

Наше восприятие становится различным, понял Эл. Интересно, что это означает?

Ему стало не по себе. Он почувствовал темную, страшную угрозу, будто произошла самая ужасная перемена с момента смерти Ранситера. Они стали изменяться с разной скоростью. Кольнуло острое интуитивное прозрение, что именно это испытывала перед смертью Венди Райт.

Интересно, сколько осталось мне, подумал Эл.

Он вдруг ощутил коварное, всепроникающее похолодание, которое давно подкрадывалось к нему и всему окружающему миру. Вспомнились последние минуты на Луне. Холод исказил очертания предметов. Ледяные пузыри коробили поверхности, раздувались и громко лопались. В открытые раны затекало студеное дыхание и пробиралось внутрь, к сердцевине, к самой сути, которая делала все вещи живыми. К ледяной пустыне с застывшими валунами подступила тьма, на миг ослепив его полностью.

Но ведь все это, подумал Эл, только мое восприятие. На самом деле вселенная не похоронена под пластами ветра, холода и льда, они внутри меня, хотя мне кажется, что я вижу их снаружи. Как странно. Неужели внутри меня целый мир? Заточенный в моем теле?.. Наверное, так ощущается смерть, сказал он себе. Моя неопределенность, погружение в энтропию — это процесс, а лед — результат этого процесса. Когда меня не станет — исчезнет целый мир.

Может быть, я смогу во всем разобраться, если просто прилягу и отдохну, найду в себе силы все обдумать.