Лабиринт смерти (сборник)

Его называли поэтом паранойи. О нем говорили: что не успел Франц Кафка в первой половине XX века, то доделал Филип К. Дик во второй. А он всего лишь переносил в придуманные миры непридуманных людей - и кропотливо, беспристрастно, как и положено великому «визионеру от фантастики», записывал все ими изреченное и содеянное.

Содержание:

Друг моего врага (роман, перевод М. Кондратьева), стр. 5-268

Лабиринт смерти (роман, перевод Г. Корчагина), стр. 269-450

Мы вас построим (роман, перевод Т. Мининой), стр. 451-717

— Не хочу проходить тестирование, — заявил Бобби.

«Но ты должен, — подумал его отец. — Если нашей семье светит хоть какая–нибудь надежда в будущем. В те времена, когда меня уже и в помине не будет — меня и Клео».

— Давай я тебе объясню, — сказал он вслух, продвигаясь по переполненному скользящему тротуару в направлении Федерального бюро личностных стандартов. — Разные люди обладают разными способностями. — Уж он–то хорошо это знал. — Мои способности, к примеру, весьма ограниченны; я не могу получить даже административный ранг Джи–1 — низший из всех рангов. — Признавать подобное было крайне неприятно, но ему пришлось это сделать; он должен добиться, чтобы мальчик понял всю жизненную необходимость тестирования. — Итак, я вообще не квалифицирован. У меня малозначащая неадминистративная работа… по сути дела, вообще ничего. Неужели ты хочешь быть таким, как я, когда вырастешь?

— У тебя все в порядке, — со всей своей непомерной подростковой самоуверенностью заявил Бобби.

— Вовсе нет, — запротестовал Ник.

— А, по–моему, все в порядке.

Ник почувствовал, что сбит с толку. И, как уже много раз за последнее время, оказался на грани отчаяния.

— Присмотрись, — сказал он, — к тому, как развивается общество на Земле. Две силы ловко обхаживают друг друга, причем сначала правит одна, а затем другая. Эти силы…

— Я не из тех и не из других, — перебил его сын. — Я Старый и Обычный. Не хочу проходить тестирование — я знаю, кто я такой. Я знаю, какой ты, — а я такой же.

Ник почувствовал, что желудок опустел и сжался — из–за этого пришло ощущение острого голода. Оглядевшись, он заметил на другой стороне улицы транкобар — по ту сторону движения скибомобилей и больших по размерам, округлых летательных аппаратов общественного транспорта. Он провел Бобби вверх по педалятору, и через десять минут они добрались до противоположного тротуара.

— Я зайду на пару минут в бар, — сказал Ник. — Здесь, сейчас, я чувствую себя недостаточно хорошо, чтобы вести тебя в Федеральное Здание. — Он провел сына сквозь круглый дверной проем, оказавшись в сумрачном помещении транкобара Донована — заведения, куда он никогда еще не заходил, но которое на первый взгляд ему понравилось.

— Этому мальчику сюда нельзя, — сообщил ему бармен и указал на прикрепленную к стене табличку. — Ему еще нет восемнадцати. Вы же не хотите, чтобы создалось впечатление, будто я продаю порцийки малолеткам?

— В моем собственном баре… — начал было Ник, но бармен тут же прервал его.

— Это не ваш собственный бар, — заявил он и тяжелой походкой направился в другой конец погруженного в сумрак помещения, чтобы обслужить другого клиента.

— Посмотри пока витрины соседнего магазина, — сказал Ник. Он слегка подтолкнул сына, указывая ему на дверь, в которую они только что вошли. — Я выйду через три–четыре минуты.

— Ты всегда так говоришь, — буркнул Бобби, но все же вышел — нога за ногу — наружу, на полуденный тротуар, в утомительную сутолоку людских полчищ… На какое–то мгновение он остановился, оглянувшись, а затем двинулся дальше и скрылся из вида.

Устроившись на табурете у стойки, Ник попросил:

— Мне, пожалуйста, пятьдесят миллиграммов гидрохлорида фенметразина и тридцать стелладрина, с раствором ацетилсалицилата натрия на запивку.

— Стелладрин вызовет у вас мечты о множестве дальних звезд, — заметил бармен. Он поставил перед Ником небольшую тарелочку, достал таблетки, а затем и раствор ацетилсалицилата натрия в пластиковом стаканчике; разложив все это перед Ником, он отступил на шаг, задумчиво почесывая в затылке.

— Надеюсь, что так. — Ник проглотил жалкие три таблетки — в конце месяца большего он себе позволить не мог — и отхлебнул солоноватую запивку.

— Ведете сына на федеральное тестирование?

Ник кивнул, вытаскивая бумажник.

— Как думаете, тесты подтасованы? — осведомился бармен.

— Не знаю, — сухо ответил Ник.

Упершись локтями в отполированную поверхность стойки, бармен наклонился к нему и доверительно произнес:

— Я думаю, они подтасованы. — Он взял у Ника деньги, а затем повернулся к кассовому аппарату, чтобы выбить чек. — Я вижу парней, которые ходят туда мимо бара раз по четырнадцать — пятнадцать. Не желая признавать того, что они — как в данном случае и ваш мальчик — не смогут сдать тест. Они делают все новые попытки, но выходит–то все время одно и то же. Эти Новые Люди больше никого не собираются пропускать на Государственную гражданскую службу. Они хотят… — Он огляделся и понизил голос. — Они не намерены делить руководство с кем бы то ни было, кроме своих. Проклятье, да ведь они фактически признали это в директивных речах. Им…

— Им нужна свежая кровь, — упрямо отрезал Ник. Он сказал это бармену после того, как множество раз внушал это же самому себе.

— У них есть свои дети, — заметил бармен.

— Их недостаточно. — Ник отхлебнул запивку. Он уже ощущал, как гидрохлорид фенметразина начинает действовать, укрепляя в нем оптимизм и чувство собственного достоинства; глубоко внутри себя он испытывал мощный подъем. — Если выяснится, — заявил он, — что тесты для поступления на Государственную гражданскую службу были подтасованы, то это правительство будет в двадцать четыре часа отстранено от власти голосованием, и их место займут Аномалы. Неужели вы думаете, что Новым Людям хочется, чтобы правили Аномалы? Ни Боже мой.

— Я думаю, все они заодно, — буркнул бармен. И отошел, чтобы обслужить очередного посетителя.

«Сколько раз, — подумал Ник, выходя из бара, — я и сам уже размышлял об этом. Правь хоть Аномалы, хоть Новые Люди… Но если все действительно приведено к такому замечательному состоянию, когда они полностью контролируют процедуру личностного тестирования, то тогда они могли бы установить, как он сказал, самосохраняющуюся структуру власти; а ведь вся наша политическая система основывается на непреложном факте взаимной вражды двух группировок… Это основная истина нашей жизни — это да еще признание того, что, благодаря своему превосходству, они достойны править и способны делать это мудро».