Шрифт:
– Не поверю.
– Норик! Подойди сюда! – девушка подбежала. – Дора не верит, что вы не захотели вынимать кольца.
Норик закивала головой, замахала руками, пытаясь что–то объяснить. Дора взяла ее за руку, отвела подальше в лес, достала из кармана говорилку. Норик прижала цилиндрик к горлу.
– Не сердись на Телима. Он прочитал нам твое письмо вслух. Но мы решили, пусть сначала в дырках кожа нарастет, тогда кольца вынем. Если в бараки попадем, снова кольца продевать будут, а нам груди прокалывать не надо. Старые дырки есть. Правда, хорошо придумали?
– Норик, никогда я вас в бараки не продам.
– Нападут опять, и тебя не спросят. Караван–то маленький.
Дора вспомнила про нашествие степняков и прикусила язык.
Говорилку пришлось отбирать чуть ли не силой. Норик упала на колени, умоляла, целовала руки, просила оставить цилиндрик девушкам. Дора сама заплакала.
– Что с тобой? – изумился Телим.
– Черная Птица. Не дает добро делать. Проклята я, как и мои хозяева.
– Ну что ты, прелесть моя. Ты уже второй раз мой караван спасаешь.
– Я не могу девочкам голос вернуть. Могу, но права не имею.
– Вернуть голос? – поразился Телим и посмотрел на Норика. Норик закивала головой. – Ты стала могучей, Дора. Больше я не удивляюсь, что для тебя открыли ночью городские ворота.
– Телим, караван совсем без охраны. Раздай девочкам оружие. Мечей нет, но хоть луки. Луки даже лучше. Девку с мечом ни один мужик не испугается, а из лука стрелу пустить и ребенок может.
– Рабыням оружие?
– Как ты не поймешь, это не только твой, это и их караван. Когда на нас напали, матка двоих в нуль отправила, я двоих порешила. А если бы у каждой нож был, мы бы половину сволочей перебили. А помнишь, еще при старом кэптэне, когда нас засада ждала, нам кэптэн разрешил луки взять. И, без всякой стрельбы, все миром кончилось.
– Это же ты подбила его девкам луки раздать.
– Ага, – улыбнулась Дора. – Я думала, он мне ошейник наденет. А он умер через три дня.
– И ты досталась мне. Знаешь, почему я тебя маткой не сделал? Как раз из–за этих луков. – Телим глубоко задумался. – Я дам твоим рабыням оружие. Пусть узнают, как голова болит за караван. Сейчас они как бы между небом и землей. В моем караване, но не мои. Продать я их не могу, а плетки они не боятся.
– Боимся, Телим. Любая рабыня боится плетки. Но только дура это показывает.
Некоторое время они разговаривали о делах каравана. Дора клевала носом. А потом вдруг обнаружила, что лежит на подстилке, укрытая одеялом. Норик, улыбаясь во сне, посапывает ей в подмышку. Как раньше.
Проводник
– Итак, сегодня выходить, а что мы имеем? Проводника нет, а вся планета скоро будет говорить только о нас! – Греб ударил по столу ладонью.
– Вся планета скоро будет говорить только о степняках, – возразил Крис. – А проводник скоро будет.
– Ты веришь этому? – Греб ткнул пальцем в лист бумаги, на котором корявыми буквами было выведено: «Я вернус ».
– Да, верю!
– Погодите! – вмешалась Мириам. – О чем спор? У нее медальон.
– Вот ее медальон!
– Я дала другой, полнофункциональный. Меч, медальон, гранаты, деньги.
– Надо засечь пеленг.
– Я засекла. Дорога на Сэт. Пятьдесят шесть с половиной километров от нас. Судя по пульсу, два часа назад спала. Сейчас работает.
– Прикажи ей немедленно возвращаться. Или я ликвидатором медальона воспользуюсь.
– Греб, ты не сделаешь этого! – возмутился Крис. – Это убийство!
– А ты не понял, для чего она удрала? Своих предупредить! Сколько ты ей наболтал? Скоро о нашествии все караваны знать будут.
– Греб, ты уверен, что этого уже нет в ткани истории? – вмешалась Мириам. – Города ведь знали о нашествии и готовились к обороне.
– Я ни в чем не уверен. Я только знаю, что наше влияние должно быть минимальным. Прикажи ей возвращаться.
– Зачем? Нам в ту же сторону. Подберем по пути.
– Бардак! Стоит появиться женщине, и все летит к чертовой матери! Дурдом!
– Скажи прямо: не дурдом, а дом дур. Так ведь? – улыбнулась Мириам.
– Улыбайся, улыбайся. Что будешь делать, если она кольцо причинности порвет?
– Если порвет, скорректируем.
– Мири, не изображай из себя дурочку. У нас нет реперных точек. Летописи нашествия утеряны. Это черная дыра в истории Сэконда. А через пятьсот лет корректировать поздно будет.
– Я займусь летописями. Все, что уцелело, должно быть в архивах информатория.