— Ну? Всё? Откуда, интересно, ты знал, что залает собака?

— Да ничего я не знал! Мне просто хотелось, чтобы вы послушали тишину.

— Охренеть можно! Ты у нас, выходит, поэт!

— Да, тишина… Хотя с тишиной, по-моему, явный перебор получается…

— Если честно, мне было бы как-то поспокойней, если бы сюда донесся шум какой-нибудь машины, а не этот лай.

— Но ведь не зря говорится: где есть собаки, там есть и люди.

— Ага, только люди порой бывают хуже собак.

— А я была бы рада сейчас услышать даже одну из тех машин… Ну из которых орет на полную мощь музыка. Так что судите сами, какое у меня настроение.

— Господи, да неужели вы все и вправду так перепугались? Вам не нравится одиночество?

— Какое еще одиночество? Нас здесь девять человек!

— Ты же понимаешь, что я имею в виду.

— Конечно! Ты имеешь в виду покой, тишину, но… Если честно, то при полном отсутствии электричества, когда не работает ни один прибор и нет возможности связаться с внешним миром или воспользоваться машиной… уж не знаю… но покой получается прямо-таки кладбищенский.

— Да, кстати, Марибель! А ведь мы так и не нашли там той машины-призрака.

— Какой еще машины-призрака?

— Ну той, про которую ты говорила. Якобы она стояла там же, где и наши.

— Наверняка они уехали, пока мы тут веселились.

— Ничего, завтра попытаемся, как я уже сказал, воспользоваться машиной Уго.

— Сколько можно повторять! Это машина Ковы, а не моя!

— Только она одна работает на бензине — и если толкнуть ее под горку, должна завестись…

— И чтобы внутри кто-нибудь обязательно сидел, на случай если получится.

— А что, у машин нет аккумулятора?

— Искру свеча дает, непосредственно генератор или что-то вроде того. Правда, Рафа?.. Рафа…

— Приблизительно так.

— Вот видите? Значит, надо только, чтобы мотор сделал несколько оборотов; даже если нет никакого аккумулятора, он должен завестись.

— Не пойму, чего вы так переполошились. Завтра все опять будет действовать, руку даю на отсечение… А когда окажетесь в конце длинной пробки на автостраде, скажем, после обеда, сразу вспомните мои слова и пожалеете, что электричество не отключили раз и навсегда. Ну а в понедельник дружно начнем вкалывать — и никуда от этого не денешься.

— Ох, не напоминай мне про понедельник!

— Ну вот и радуйся тому, что сейчас еще только суббота…

— Уже воскресенье.

— Хо-ро-шо, воскресенье. Посмотри на небо — лучше, чем в планетарии.

— Правда… Кажется, сто лет не видела Млечного Пути — последний раз это было в деревне, когда я была еще девчонкой. И уже успела забыть, какой он… совсем белый, прямо как дорожка…

— Ага, Путь Сантьяго… [8]

— На небе все сдвинулось, да; все заметно сдвинулось, с тех пор как пропал свет и мы вышли сюда…

— Вон та звезда никуда не движется, и все остальное вертится вокруг нее. Видишь?

— Это Полярная звезда. Если провести воображаемую прямую линию от двух звезд стенки «ковша»…

— Интересно, а кто-нибудь заметил хоть один самолет?

— Ты о чем?

— О чем? Видел ли кто-нибудь в небе огни хоть одного самолета? Они вечно летают туда-сюда… Мы здесь уже довольно долго лежим и…

— Если честно, я не обращала на это внимания.

— И я тоже.

— Не исключено, что они просто здесь не летают… Не знаю, где пролегает маршрут.

— Самолеты — они летают повсюду. Это вам не метро!

— Нет, ну все-таки не совсем чтобы повсюду.

— Может, какой и пролетел, когда мы не смотрели на небо, когда разговаривали, прежде чем улечься.

— А вы знаете, что спутники, искусственные спутники, — их тоже бывает видно. Я сам как-то раз наблюдал.

— Невооруженным глазом?

— Да, он как звездочка, но только движется все время с одинаковой скоростью и все время по прямой. И в полной тишине.

— Вот оно! Шум! Мы ведь не слышали шума… от двигателя.

— Нет, ты все-таки решил нас доконать…

— Тихо! Слушайте!

— Ну что еще теперь?

Какой-то звук зарождается в самой середине группы, он нарастает — сначала это жалобный горловой стон, потом стон превращается в настоящий вой, долгий, с меняющимися модуляциями, похожий на волчий. Кто-то из присутствующих вскочил, кто-то сразу понял, что это Уго решил позабавить друзей одной из своих штучек. Одни с удовольствием приняли его выдумку, другие — женщины — накинулись на него с упреками, но тут он внезапно замолкает в изумлении. Его вой разбудил лай множества собак, и лай этот доносится сейчас со всех сторон, с разного расстояния, и каждый отличается от прочих, один вызывает другой, иногда лай сменяется воем, похожим на вой Уго, иногда раздается пугающе близко. Нестройный собачий хор доходит до своей кульминационной точки — точки максимального накала, а потом начинает постепенно угасать, когда лишь изредка раздается какое-нибудь отдельное тявканье, трусливое, приглушенное дистанцией.