— Утихни, ради бога, — велит ей Хинес. — Мы все здесь.

— Но сколько нас все-таки было? — не отступает Ньевес, окончательно теряя контроль над собой. — Я никак не могу вспомнить, сколько нас было!

Остальные наблюдают эту сцену с нескрываемым испугом. Паника Ньевес подействовала на них, и все принимаются суетливо пересчитывать друг друга. Только Уго не обращает никакого внимания на происходящее: он сидит с отрешенным видом, наклонившись вперед и прикрыв глаза рукой, словно погруженный в какие-то свои думы.

— Ньевес… Ньевес… Успокойся. Все на месте. — Хинес подходит и опускает руки ей на плечи. — Никто не пропал, нас… шестеро… шестеро, посмотри сама: Ма… Марибель, Уго…

— Но ведь нас было больше! Раньше нас было больше!

— Когда? — уточняет Ампаро. — Когда раньше?

— Давайте уйдем отсюда, — просит Марибель, озираясь по сторонам. — Медведь может вернуться…

— Да хватит вам! — вдруг повышает голос Мария, грубо отталкивая Хинеса. — Неужели никто не способен… по-настоящему обнять эту женщину?

Мария крепко прижимает к себе Ньевес. Она немного ниже ростом, поэтому ей приходится встать на цыпочки, чтобы их щеки соприкоснулись.

— Ведь это… — всхлипывает Ньевес, — это… ведь кто-нибудь непременно исчезает, когда мы… когда нас что-то отвлекает!

— Ничего подобного, не бойся, — шепчет Мария ей на ухо. — Помнишь, что заметил Хинес? А двенадцати часов еще не прошло, осталось много времени, и кроме того, должно же это когда-нибудь кончиться… это обязательно кончится.

Уже никто не смотрит на двух обнявшихся женщин. Общее внимание переключилось на Уго, из уст которого вырывается долгий вибрирующий стон, постепенно стихающий и сходящий на нет. Уго, как и прежде, закрывает глаза рукой, к тому же он сидит спиной к остальным, поэтому им трудно понять, что с ним происходит. Потом он начинает стонать снова, но уже прерывисто, и спина его конвульсивно содрогается.

— Уго! — кричит Ампаро. — Да что с ним такое?

— Доброе утро, сеньор медведь! — наконец произносит Уго и отнимает руки от лица, искаженного смехом, сквозь который с трудом пробиваются слова. — Будьте так любезны, объясните нам, где находится бассейн…

Уго замолкает, словно захлебнувшись хохотом, сотрясающим еще какое-то время все его тело. После нескольких бесплодных попыток продолжить свою речь он произносит какую-то фразу, икая от смеха, вытирая слезы, то и дело прерываясь, чтобы отсмеяться.

— А эта сволочь… разворачивается и… поминай как звали…

Уго опять закатывается. Остальные сурово смотрят на него, не разделяя его веселья. Мария с Ньевес уже разомкнули объятья, после чего Ньевес смущенно шепнула на ухо Марии:

— Ой, от меня, наверное, воняет черт знает как!

А та пылко ответила ей:

— Да перестань ты! Мы сейчас все в одинаковом положении.

Но Уго не унимается, он уже не может перестать смеяться и только подхлестывает себя, добавляя новые и новые комментарии, помогающие воссоздать недавнюю сцену.

— Эй, послушайте… пожалуйста, — говорит он, схватившись за живот, — это… это у вас шляпа или уши?

Он опять хохочет, и кажется, смеху этому не будет конца. Уго уже перешел в ту стадию, когда собственный смех начинает утомлять, но пока еще нет нужды делать усилия в попытке уняться, особенно если так просто вызывать его в себе снова и снова.

— Доброе утро, сеньор медведь! Как поживает ваше семейство?

— Слушай, прекрати! — обрывает его Хинес, повышая голос.

— Да в чем дело-то? — недоумевает Уго с широкой улыбкой. — Меня так… так насмешило это… когда…

— Заткнись! Если здесь бродят медведи, смеяться тут не над чем!

Достаточно было Уго услышать слово «медведь», как он снова захохотал.

— Да ведь он стоял на задних лапах, вон там, а эта… а эта пошла к нему и говорит…

— Ты прекратишь или нет, идиот! — взрывается Хинес.

Сразу наступает молчание. Все смотрят на Хинеса, который тяжело дышит, словно только что одолел гору. Уго замер, и гримаса смеха сползла с его лица, ее сменила горькая и одновременно ехидная усмешка.

— Надо все-таки относиться к людям с большим пониманием, — говорит Марибель Хинесу. — Подумай только, он потерял жену, пойми…

Опять воцарилось молчание; можно даже расслышать шум, с каким втягивают воздух расширившиеся ноздри Хинеса, который стоит, не поднимая глаз от земли.

— Ну? — обращается к нему Уго. — Неужели ты не хочешь извиниться передо мной?

— Не мое дело, если кто-то ест сверх меры или вдрызг напивается, — отвечает на это Хинес, тщательно выговаривая каждое слово, — каждый имеет право делать со своим телом что ему угодно. Но я… просто не выношу, когда оскорбляют людей или… или когда чьи-то выходки выбивают из колеи остальных.