— Но, сэр, — с возрастающей уверенностью обратился к нему баталер, — бьюсь об заклад, что и вы с ним станете друзьями через сутки.

— В течение пяти минут он должен быть брошен за борт! — крикнул капитан. — Боцман, бросай его!

Боцман сделал шаг, и среди пассажиров послышался ропот неодобрения.

— Взгляните на мою кошку и взгляните на меня! — оправдывался капитан Дункан.

Боцман подвинулся еще на шаг, но Дэг Доутри с угрозой посмотрел на него.

— Валяй! — приказал капитан.

— Постойте, — снова заговорил шортлендский плантатор. — Будьте же справедливы к этому псу. Я видел всю историю сначала. Он никого не задирал. Сначала на него напала кошка. Она бросалась на него дважды, пока он стал защищаться. Ведь иначе она бы ему глаза выцарапала. Затем на него бросились обе собаки. Он их не трогал. Затем вы бросились на него. Он вас не трогал. Затем еще явился этот матрос со шваброй. А теперь вы еще хотите, чтобы на него бросился боцман и выбросил его за борт. Будьте же к нему справедливы. Чего вы хотите от пса? По-вашему, он должен распластаться и позволить всякой чужой кошке или собаке себя попирать. Он ведь только защищался. Он знает свое дело. Вы здорово задали ему. Надо же было ему защищаться!

— Вы отлично защищаете его, — улыбнулся капитан Дункан, начиная приходить в свое обычное добродушное настроение. Он осторожно ощупал свое окровавленное плечо и печально осматривал изодранные штаны. — Вот что, баталер. Если ты можешь помирить нас в пять минут, пусть он остается на борту. Но тебе придется возместить мне убытки парой новых штанов.

— С удовольствием, сэр, благодарю вас, сэр! — воскликнул Доутри. — И я достану вам новую кошку, сэр. Иди, сюда, Киллени-бой! Этот большой господин хороший, понял, Киллени?

Майкл прислушивался. Он слушал, не задыхаясь от истерики, как фокстерьеры, его мускулы не дрожали, нервы были спокойны, он слушал хладнокровно и рассудительно, точно не было сейчас ни великой битвы, ни укусов, ни ударов, от которых горело и ныло все его тело. Он все же не мог не ощетиниться, обнюхивая ногу, в которую недавно впивался зубами.

— Погладьте его, сэр, — попросил Доутри.

И капитан Дункан, пришедший окончательно в себя, наклонился и без колебаний положил свою руку на голову Майкла. И даже больше — он погладил его уши и почесал за ушами. И Майкл, боровшийся, как лев, и умевший забывать и прощать, как человек, перестал ощериваться, замахал обрубком хвоста, улыбнулся ему всем своим существом и лизнул руку того, с кем только что воевал.

После этого происшествия Майкл свободно бегал по всему пароходу. Ласковый со всеми, он не считал ниже своего достоинства играть с фокстерьерами, но любил только своего баталера.

— Это самый игривый пес, какого я когда-либо видел, при этом совсем не глуп, — характеризовал его Доутри шортлендскому плантатору, продав тому черепаховый гребень. — Видите ли, некоторые собаки только и умеют, что играть, и ни на что другое не способны. Но Киллени-бой не таков. Он в один миг может бросить игру. Вот, посмотрите-ка, он и до пяти сосчитать может и с беспроволочным телеграфом знаком. Вот, смотрите!

И баталер чуть слышно причмокнул губами, он сам не слыхал звука и не был уверен, удалось ли ему подать знак; звук был так тих, что шортлендский плантатор и не подозревал о нем. Майкл лежал на расстоянии двенадцати футов, развалившись на спине и подняв все четыре лапы, и играл с фокстерьерами, яростно нападающими на него. Он повернулся на бок, быстро вскочил и, навострив уши, вопрошающе посмотрел на баталера. Доутри повторил свой призыв, и шортлендский плантатор опять ничего не услыхал и даже не заподозрил.

Тогда Майкл рванулся к нему и стал около своего господина.

— Что, хороша собака? — похвалился баталер.

— Но как же он понял, что вы его зовете? — спросил плантатор. — Ведь вы же не подали ему знака.

— Телепатия, родство душ, — мистифицировал его баталер. — Видите ли, Киллени и я сделаны из одного материала, только отлиты в разные формы. Он должен был быть моим братом, а я — его, только тут где-то произошла ошибка. А теперь я покажу вам, что он и в арифметике силен.

И, вынув из кармана бумажные шарики, Дэг Доутри, к великому удивлению и удовольствию столпившихся вокруг них пассажиров, продемонстрировал умение Майкла считать до пяти.

— Итак, сэр, — заключил свое представление Доутри, — если бы мне в кабачке на берегу пришлось заказать четыре бокала пива, и я, задумавшись, не заметил, что мне принесли только три, Киллени-бой поднял бы целую бурю.

Теперь, когда присутствие Майкла на пароходе было обнаружено, Квэку незачем было наслаждаться своей музыкой над топкой, и он при удобном случае возобновлял свои опыты с Майклом в каюте баталера; как только раздавались варварские звуки варганчика, Майкл терял над собой всякую власть. Он открывал пасть и начинал непроизвольно и неудержимо подвывать в такт. Но это вытье у Майкла, как и у Джерри, нельзя было назвать простым воем, — оно скорее напоминало мягкое замирающее пение. И Квэк, в пределах определенного регистра, мог заставить Майкла следовать за собой, то повышая, то понижая голос, правильно передавая ритм и тональность.