— Какая чушь! При чем здесь они? Ты не герой, а женщина. Твои подвиги бессмысленны. Тебя надо нежить и холить, а не использовать как ломовую лошадь!

Папа приблизил лицо к моему, сузив глаза до щелей.

— Я не для этого растил единственного ребенка! И я не дам тебе денег, пока ты с ним!

— Хочешь меня добить?

— Глупая ты! Я хочу тебя вылечить от этой заразы. А ты мне мешаешь!

— Значит, пластмассовый венок мне? — У меня сдавило горло. До асфиксии. Мне снова нечем было дышать. В доме моих родителей, а не в квартире мужа. Я не могла дышать рядом со своими близкими. Со всеми своими близкими!

— Возьми себя в руки и сделай шаг мне навстречу! Вот чему я тебя учил!

Я не могла сдержать слез, они текли по моему лицу двумя тоненькими ручейками. Мне было все равно, что подумает папа. Я устала. Как ломовая лошадь.

— Возвращайся домой завтра же! — жестко сказал папа. — Будет все, что захочешь.

Он помолчал.

— Марина уже стала дерзить твоей маме. Он ее портит. Он портит все, к чему прикасается, — он сделал паузу и выплюнул сквозь крепко сжатые зубы: — Гадит везде!

Я была раздавлена. Меня бросили мои мужчины. Оба. Я на них больше не надеялась. Никто не хотел понять, чего я хочу, что мне нужно. Да я уже и сама этого не понимала. Разве кто-нибудь мог мне помочь?

Я позвонила Мокрицкой, но она не обещала мне денег. Их у Мокрицкой не было. Ради меня Мокрицкая занимать не хотела, тогда, скрепя сердце, я позвонила Люське. Мы не общались с ней все время, с нашей последней ссоры. Я этого не желала. Она хотела, но поняла, что это ни к чему, и прекратила меня донимать.

— Как дела? — спросила я.

— Нормально.

— Может, встретимся?

Люська замолчала, я подумала, что сейчас сорвется моя последняя надежда.

— Давай, — безрадостно сказала она.

Мы встретились в пивбаре на летней площадке. Пиво Люська любила. Я это помнила. Я поразилась тому, как изменилась Люська. Она пополнела, ее голубые глаза потускнели. Неужели и со мной то же самое? Мне стало нехорошо. Я внезапно вспотела.

— Как дела? — как попугай повторила я.

Не стоит надолго прекращать общение со старыми друзьями. Если вы ими, конечно же, дорожите. Станет не о чем говорить. Остаются только воспоминания. А если не хочется вспоминать?

— Ты же знаешь, — раздраженно ответила Люська.

— Ничего не знаю.

— Ты с мужем не разговариваешь? — еще больше раздражилась она.

Люська попала в точку наугад. Как при игре в морской бой. Мы с мужем говорили только о делах житейских. И все. Как соседи по коммунальной квартире. Но Люське не следовало знать то, чего она не знала.

— О Радиславе мы не говорим, — уклончиво ответила я.

Люська вдруг дернулась всем телом. Выдохнула воздух.

— Я думала, ты в курсе. Мы с ним разбежались больше полугода назад. Не знаешь?

Я отрицательно покачала головой. Она смотрела на дорогу, по которой неслись машины. Блестящими, грязными каплями чьей-то суеты.

— Мне надоели его измены. Я решила его проучить. Собрала вещи и поставила в коридоре. В сумке. Когда он пришел, я не вышла навстречу. То ли боялась, то ли не хотелось влиять.

Она замолчала. Что она пыталась высмотреть в бесконечной асфальтовой реке?

— Он забрал вещи без слов. Даже не зашел, чтобы сказать хоть что-нибудь… — Ее голос перехватило.

Она справилась с собой еле-еле. Но она не плакала. Ни слезинки. Она выплакала свои синие глаза уже давно. Потому они потускнели.

— Ушел и не вернулся. Пропал, — она сглотнула комок в горле, с трудом. — А у вас как?

— Как у всех.

— Не давай Ваньке общаться с Радиславом. Высосет до последней капли! — ожесточенно крикнула Люська. — Помнишь нашу первую ссору с ним?

Я кивнула.

— Мы засиделись в гостях у его друзей. Допоздна. До середины ночи. На окраине города, где я никогда не бывала. Я просила его меня проводить. Он сказал, что уйдет, когда ему будет угодно. Я сидела, молчала, ждала. А он развлекался. Я разозлилась и вышила тогда на Радиславе болгарский крестик. Зачем он мне позвонил? Я ведь с первого взгляда поняла, что он дерьмо. Не жалеет, не зовет, не плачет. Никого.

Мы с Люськой выпили, я сок, она пиво. Пива больше, чем следует. Но в таком случае разрешается. Даже полагается. Поговорили о жизни. Ее жизни. Я о своей промолчала.