А еще минут через пять, в течение которых в комнате сохранялась полная неподвижность, она вдруг встала.

И та женщина, которая поднялась с постели, устала думать. Она ничего не знала, ни об отношениях, ни о чувствах. Разве что, в совершенстве обладала информацией о страхе. Но ей очень хотелось забыть этот опыт. Эта женщина не могла бы назвать себя Кариной, потому что растеряла холодную отстраненность и присущую той уверенность в знании устройства мира. Она не знала, что принесет ей следующий шаг.

Но кое в чем эта женщина была уверена — ей хотелось узнать.

Может, и глупо, после стольких лет пыток и мук, но ей хотелось поверить, не удалось подавить вдруг вспыхнувшую надежду, присущую, скорее Даше, чем Карине. Она ничего не знала и не смогла бы утверждать.

Но она не была дурой. И не могла слепо отрицать то, что видела и понимала. А такие мужчины, как тот, что стоял сейчас к ней спиной, не делали ничего подобного ради шутки. И не разбрасывались такими словами и признаниями. Не ради того, чтоб позабавиться с кем-то.

И, наверное, единственное, в чем эта женщина была уверена — это в том, что именно этот, конкретный мужчина никогда не обидел ее, ни разу не причинил боли.

Поверила ли она в то, что он ей сказал? Нет. Нет, наверное.

Но, идя по темной комнате к нему, эта женщина очень хотела, чтобы именно этот мужчина заставил, научил ее верить в такое.

Подойдя к Косте, который продолжал смотреть в окно, Даша, да, наверное, все же она, робко и неуверенно обняла подрагивающими руками его за пояс. И с глубоким вздохом уткнулась лицом ему в спину, куда-то, между лопаток. Не совсем понимая, на что именно подписывается сейчас. Но честно признавая, что лучше в очередной раз обманется, чем струсит, и навсегда потеряет такой призрачный и невероятный шанс. Она привыкла бороться за себя до конца, до последнего вздоха. А Костя, похоже, решил стать на ее сторону в этой битве.

Он замер от ее прикосновения на какие-то мгновения, показавшиеся Даше вечностью. После чего, очень медленно, осторожно, будто, и правда, тигр, с которым она уже сравнивала его этой ночью, что боялся спугнуть свою добычу. Соболев обхватил ее плечи одной рукой, а второй поднял ее подбородок и заглянул в глаза.

Что он там увидел — один Бог знает. Но Костя вздрогнул. Сильно, мощно, всем телом. Так, как вздрагивает, начиная движение, железнодорожный состав. И она отчетливо поняла, что и Костю, как тот самый состав, теперь уже ничем не остановишь, если он сам не ударит по тормозам.

Но и сейчас, все, что смогла сделать, это тихо прошептать его имя.

— Костя…

Его губы обрушились на ее рот, поглощая, выпивая звук собственного имени. Он понял, что уже не сможет остановиться, но не испугался. Слишком хорошо в этот момент Костя понял, что наступило время не только молча поддерживать и находится рядом. Поверила она ему, или нет, но Карина нуждалась в чем-то большем, чем красноречивые взгляды. А Константин слишком сильно хотел свою женщину, чтобы попросить ту подождать пару минут, пока он дозвонится и посоветуется с психотерапевтом.

В любой войне иногда приходится отступать от штабных инструкций и действовать по обстановке, руководствуясь лишь своим чутьем и интуицией. И это самое чутье просто надрывалось внутри, говоря, что сейчас именно такая ситуация. В голове вспыхнула такая знакомая еще по Афгану мысль: «лишь бы не подорваться». Но, мысленно хмыкнув, Костя послал все к черту, и, как в омут, с головой бросился в прорву страсти, которая вдруг вспыхнула, затянула их.

— Дашка. Даша… — Прохрипел он, стиснув ее плечи своими руками. — Даша… — И снова впился поцелуем в ее губы, все же понимая, что не время еще озвучивать признания. — Хорошая моя.

Костя добрался до ее скулы, целуя, лаская место, на котором лишь недавно сошел синяк. Скользнул губами вниз, подозревая, что царапает ее щетиной.

— Прости. — Шептал он и, не в силах сейчас остановиться, покрывал отрывистыми, лихорадочными поцелуями ее шею и волосы.

Она отмахивалась от его извинений. Что-то шептала, слишком тихо и неразборчиво, чтобы он мог разобрать. Кидалась навстречу его губам, так же лихорадочно целовала лицо самого Кости. Тонкие, такие, непривычно неуверенные пальцы скользили по его сорочке, тянули и дергали ткань, рывками высвобождая пуговицы из петель.

Все отличалось от того, что было однажды между ними. Даже страсть, с которой они сейчас держали друг друга. Все было иначе, сильнее, первобытней, наверное. Никто никого не соблазнял, никто не пытался урвать для себя удовольствия или выиграть в флиртующем споре. Они хотели, нуждались друг в друге.

Он не очень помнил, как сдернул с нее кофту. Испугался, решив, что всколыхнет проклятые воспоминания, но Карина… Нет, Даша, так охотно прижалась, так рьяно прильнула к его груди, с которой сама уже сдирала рубашку, что все страхи улетучились. И Костя, продолжая обнимать одной рукой, другой заставил ее прогнуться, целовал, вдыхал и втягивал в себя ее кожу. Облизывал и покусывал грудь, не в силах остановить руки, блуждающие, гладящие все ее тело. Они как-то добрались до кровати, не особо разбирая дорогу, и рухнули на ту, не имея сил и желания на какие-то эффектные позиции и движения.