Тут с правого борта показывается маленький остров. А на нем тяжко громоздится почти квадратная крепость, устрашающе мрачная, грузная, с зубчатыми стенами, почти без окон. Гребцы дружно поднимают весла. Вода стекает с них прозрачными крыльями, в которых загорается радуга. Лодка подходит к берегу. Два гребца выпрыгивают из нее в воду, вытягивают нос на песок, привязывают веревкой к столбу.

— Выходи! — слышит Кампанелла приказ.

Только что было море, солнце, ветер в лицо, птицы над головой. И опять — камера, тюрьма: Кастель дель Ово.

На новом месте Кампанелла занемог. Он не в подземелье, как в Замке Святого Эльма, и камера его не столь тесна и темна, как там, и через решетку врывается морской воздух и слышен прибой. А у него обмирало сердце и перехватывало дыхание. Неужто он так привык к своей яме?

Потом отдышался, огляделся, стал различать звуки, доносившиеся в камеру. Звяканье лодочных цепей, иногда пение рыбаков, скрип колес на мосту. Но громче этих мирных звуков — топот солдатских сапог на крепостной площади. Иногда среди ночи — стоны и вопли. Сколько лет преследуют его ночные голоса терзаемых.

Здесь Кампанелла с изумлением заметил в себе перемену. Что бы ни происходило с ним до сих пор, он писал стихи. О земле и о небе. О счастье, к которому стремился, и о бедах, что обрушились на него. О милых друзьях. О великой мудрости и о страшном неразумии мира. О пытках, которые перенес. О женщинах, о которых мог только мечтать. О своих надеждах. Надеждах, несмотря ни на что.

Но здесь, в новой тюрьме, не такой страшной, как прежняя, он перестал писать стихи. 1608 год был отмечен тремя событиями в жизни Кампанеллы. Ему исполнилось сорок лет. Его перевели в Кастель дель Ово. И он перестал писать стихи. Словно лопнула какая-то струна в душе. Что сказал бы Пьетро Понцио, собиравший каждую стихотворную строку, написанную им, узнай он, что Кампанелла больше не пишет стихов? Как бы он горевал! Но где Пьетро и как он может узнать об этом? Кампанелла больше не пишет стихов. Этого его враги добились. А ведь когда-то, размышляя над трактатом «Поэтика», он пришел к убеждению, что для человека писание стихов столь же естественно, как пение — для птицы, что поэзия восходит к такой же древности, как речь человеческая, и столь же необходима. Теперь поэзия покинула его.

Тем неистовее трудился он над научными сочинениями. Теперь его мысли были обращены к физике и медицине. Все, о чем когда-то толковали они в домах дель Туфо и делла Порта, обступило его. Беседы с Соправия и Кларио пришли на ум. Вспомнились и недолгие встречи с Галилеем и Бруно. Единственным пособием в этих трудах была его память. Он писал упорно, заставлял себя быть осторожным, чтобы не дать оснований вновь обвинить себя в ереси, но, увлекшись, забывал об осторожности. Смолоду мечтал он создать универсальный свод всех наук. Теперь он принялся за эту задачу…

Кампанелла был надолго вырван из жизни. А жизнь продолжалась. Великое время универсальных гениев, какими была славна эпоха Возрождения, ушло в прошлое, натурфилософы — Телезий, Бруно, да и Кампанелла — должны были уступить место ученым, которые не только размышляют и рассуждают о природе, но ставят опыты, делают вычисления. Да, Бруно и Кампанелла не ставили опытов над физическими телами. Жизнь поставила опыт на них самих, и они показали миру, что может выдержать человек. О приборах для этих опытов позаботилась инквизиция. Кампанеллу выхватили из потока движущегося времени, и оно ушло вперед, а Кампанелла, говоривший о строении мироздания, но ни разу в жизни не глядевший в телескоп, остался позади. Его враги преследовали в нем бунтовщика и еретика. Вырвав его из жизни, они не думали, что вырывают его из науки. Но то, что они отняли у человечества, отняв Кампанеллу у науки, им не забудется и не простится. История не знает сроков давности…

Надзиратели докладывали начальству — Кампанелла пишет. Иногда написанное отбирали. Кто-то где-то просматривал исписанные листы. Кто и где, он не знал. Когда ему первый раз небрежно швырнули то, что он писал и что считал отнятым безвозвратно, он испугался. Уж не считают ли его мертвым, а его писания безобидной забавой? Он не знал, что в его камере скрещиваются, сталкиваются противоборствующие влияния. Вдруг вице-король — князь Беневенте, сменивший графа Лемоса, — получает послание одного из немецких князей, который просит помиловать Кампанеллу, а если это невозможно, смягчить его судьбу. Отмахнуться от такого послания не позволяют интересы высокой политики. О помиловании не может быть и речи. На мелкие поблажки — в ответе они изображены великими благодеяниями — можно пойти.

Кампанелле возвращают несколько недавно отобранных у него рукописей. Дозволяют свидания и — о счастье! — разрешают читать. Узнав об этом, он так растерялся, что не сразу смог сказать, какие книги ему нужны. В первое свидание друзья хотят знать, что нужно Кампанелле, — он твердит о книгах. Спрашивают, чем помочь ему, — он продолжает говорить о книгах. Справляются о здоровье — он просит назвать книги, которые он упустил за это время. Одержимый!

Кампанелла едва успевает порадоваться свиданиям, едва успевает раскрыть доставленные ему книги — разражается гроза. У Святой Службы всюду глаза и уши. Все, что происходит в Кастель дель Ово, ей известно. Вице-король получает пренеприятную бумагу. Витиеватая по форме и резкая по сути, она напоминает, что приговор, вынесенный брату Томмазо, именуемому Кампанеллой, — приговор нераскаявшемуся еретику. Он должен нести наказание без послаблений… Немецкий князь, просивший за Кампанеллу, далеко, Святая Служба близко. У вице-короля нет желания ссориться с ней. Он не сомневается, что копия полученной им бумаги пошла в Мадрид. Не хватало ему давать объяснения его величеству из-за крамольника!

У Кампанеллы отнимают недочитанные книги. Он сражен этим. К нему не пускают друзей. Он снова один.

Ну что же! Жаловаться некому, просить некого. Молиться? Каких только молитв не возносил он в своих камерах, карцерах, ямах! Молиться больше нет сил.

Кампанелла написал много. Главнейшим из написанного он считает сейчас «Город Солнца». Но есть ли у него уверенность, что его труд поймут? Может быть, надо объяснить, растолковать его? В трудную пору, когда его на краткий миг поманили малыми благами, которые бедному узнику казались огромными, а потом отняли их, Кампанелла обдумывал трактат «О наилучшем государстве».