Теперь нам осталось описать последний акт.

Канариса убили нацисты, те самые нацисты, с которыми он связал свою жизнь и слугой которых был.

По иронии судьбы, эпилог его жизни разыгрался в концлагере, созданном, как и все другие нацистские концлагеря, для истребления «неполноценных личностей», людей с «нечистой кровью», антифашистов и коммунистов, с которыми весь свой век боролся Канарис.

Итак, концлагерь Флоссенбюрг… Ряды деревянных бараков и одноэтажное каменное здание. Сорок камер, длинный коридор. В первые годы войны в камеры сажали узников, которые «нарушали лагерный режим», а потом, в 1944—1945 годах, — особо важных преступников; камеры служили карцерами, и путь из них был только один: через коридор во двор, в «контору» концлагеря, а оттуда вновь на лагерный двор — место казни. Звеня кандалами, проходили узники по длинному коридору. В конторе приговоренных к смерти раздевали догола. Последнее унижение, последняя попытка втоптать в грязь все то, что Канарис всегда сбрасывал со счетов, — человеческую душу, человеческое достоинство. И последняя дань тому, перед чем он так преклонялся, — силе, безотказно действующему аппарату, расчетливости… Одежда узников переходила в склады фашистского государства целехонькая и в меру чистая, не загрязненная ни кровью, ни предсмертным потом приговоренных… Эсэсовцы выводили раздетого догола узника во двор. И здесь его либо ставили на колени лицом к свинцовой квадратной пластине, укрепленной в глухой каменной стене, и убивали выстрелом в затылок, либо вешали на одном из шести железных крюков, вбитых в ту же стену.

О последних днях Канариса мы имеем более или менее подробные сведения.

Адмирала посадили в камеру 22, а в камере под номером 21 сидел бывший начальник датской военной разведки обер-лейтенант Ганс Матизен Лундинг, которому удалось спастись благодаря спешной эвакуации лагеря через несколько дней после казни Канариса. Правда, Лундинг не был знаком с Канарисом лично, но он сразу узнал его, так как видел начальника абвера в Копенгагене.

В те дни во Флоссенбюрге находились также бывший начальник фашистского генштаба Гальдер и Шлабрендорф — активный участник заговора 20 июля. Показания этих трех людей, особенно Лундинга, который перестукивался с Канарисом, позволяют воссоздать картину гибели адмирала.

Гальдер выступал свидетелем на процессе эсэсовца Хуппенкотена в Мюнхене в 1951 году, того самого «мясника» Хуппенкотена, подручного Кальтенбруннера, который вел последние, самые жестокие допросы Канариса, а потом отправил его на смерть.

В день казни Канариса Гальдера перевели в Дахау, но он подробно рассказал о том, как вообще проходила процедура казни во Флоссенбюрге, а из показаний Лундинга известно, что таким же образом казнили и Канариса. «В толстых дубовых дверях камер, — рассказывал Гальдер, — были щели, и через них можно было иногда по утрам видеть, как бесшумно скользят голые фигуры людей к углу двора, где совершались казни. После этого был слышен стук подбитых гвоздями сапог эсэсовцев и сквозь щели было видно, как эсэсовцы проносили носилки с трупами».

Шлабрендорф, также выступавший на процессе Хуппенкотена в качестве свидетеля, рассказал, что в день смерти Канариса, гуляя по двору (особо важным узникам во Флоссенбюрге полагалась получасовая прогулка), он заговорил со своим стражником, и тот сказал: «Маленького адмирала сегодня утром повесили; его несколько раз вздергивали и потом снова опускали. Он был такой живучий». Шлабрендорф понял, что речь могла идти только о Вильгельме Канарисе.

Гораздо подробнее показания Лундинга, который общался с Канарисом со дня прибытия адмирала во Флоссенбюрг в феврале 1945 года до его казни 9 апреля 1945 года. Канарис поразил Лундинга своей цепкостью и волей к жизни. По словам датского обер-лейтенанта, он не был ни безучастным, ни сломленным физически.

Почему же Канарис, казавшийся апатичным, почти полубезумным задолго до своего ареста, сравнительно легко переносил заключение во Флоссенбюрге, которому предшествовали долгие месяцы допросов на Принц-Альбрехтштрассе?

Лундинг дает нам на это ответ: Канарис был почти уверен, что ему удастся пережить крушение рейха, которое приближалось с каждым днем (Канариса казнили ровно за месяц до безоговорочной капитуляции Германии). Еще в гестапо, несмотря на строжайшую изоляцию, узники общались между собой: заключенных водили в общее бомбоубежище; к ним поэтому просачивалась кое-какая информация. Да и в концлагере Флоссенбюрг в последние месяцы перед концом войны узники не были полностью оторваны от внешнего мира. Изрядно напуганные конвоиры смотрели на многое сквозь пальцы. Немудрено, что Канарис имел достаточно сведений, чтобы понять: час фашистской Германии фактически уже пробил.

Даже во Флоссенбюрге адмирал не изменил своей тактике: был предельно осторожен и скрытен… Лундингу удалось передать Канарису записку. В ответной записке бывший начальник абвера уверял, что его арест — «результат ошибок и недоразумений», ибо те «преступления, в которых его обвиняют, он никогда не совершал». Перестукиваясь с Лундингом, Канарис беспрестанно уверял, что в руках у гестапо нет «никаких убедительных улик против него».

Во второй половине марта в лагерь Флоссенбюрг прибыл сам Кальтенбруннер. В этот день состоялся последний разговор двух старых врагов и соперников. Тот же Лундинг рассказал, что через щель двери он видел, как громадный, массивный Кальтенбруннер и маленький, щуплый Канарис ходили взад и вперед по лагерному двору. Время от времени Кальтенбруннер угрожающе размахивал своими ручищами убийцы, а Канарис отвечал на это вкрадчивыми осторожными жестами. О чем разговаривал Кальтенбруннер с Канарисом, так и осталось неизвестным… Хотел ли Кальтенбруннер все же добиться под конец каких-то признаний от бывшего шефа разведки? Или он на свой страх и риск пытался договориться с Канарисом, рассчитывая на его влияние и связи?

Этого мы не знаем. Но как бы то ни было, после отъезда Кальтенбруннера из концлагеря положение Канариса заметно ухудшилось, а 6 или 7 апреля, когда из Берлина во Флоссенбюрг прибыл Хуппенкотен в сопровождении одного из своих оруженосцев, Штарвицки, Канарис понял, что его часы сочтены. Хуппенкотен начал избивать Канариса на допросах. В ночь с 8 на 9 апреля, перестукиваясь с Лундингом, адмирал сообщил: «Думаю, что это конец».

Из всех процитированных выше свидетельских показаний явствует, что главари гестапо расправились с Канарисом не как с «особо важным преступником» из своей шайки, т. е. без соблюдения внешних формальностей (суд, пусть инсценированный, следствие и т. д.), а так, как они расправлялись со своими врагами, не имевшими чинов и званий. Вздернули на крюк — и концы в воду…

Это можно было бы объяснить давним соперничеством между Кальтенбруннером и Канарисом, Гиммлером и Канарисом, эсэсовцами и абвером, давней ненавистью, заскорузлой завистью.

Однако дело обстояло куда сложней. Гестаповцы ни в коем случае не могли допустить, чтобы Канарис пережил фашистский строй, конец которого приближался с неумолимой быстротой. Они боялись разоблачений адмирала, его международных связей.

В сборнике документов «Донесения Кальтенбруннера Борману и Гитлеру» подробно цитируются показания барона Каульбарса, личного друга Канариса. Ссылаясь на свой разговор с неким доверенным лицом шведского атташе, который имел место в связи с ожидавшейся отставкой Канариса с поста начальника абвера, Каульбарс передает «точку зрения заграничных кругов» на этот факт. По словам Каульбарса, ему было сообщено следующее: