Шрифт:
Я съел ужин, но это не всё. Меня снова ведут к роялю. Папы нет дома, и я говорю:
— С меня хватит.
— Вот отсюда начни, — просит мама, — вот с этой строчки.
— Хватит с меня, — говорю я, — и всё!
— Будем ждать папу, — говорит мама.
Приходит папа. Он весел. Он держит два больших ящика. В этих ящиках мандарины.
— В июне и вдруг мандарины?!
— С трудом достал, — говорит папа.
Он открывает ящики.
— А ну! Налетайте! Ребятки! Хватайте!
Мы налетаем, хватаем, смеёмся. Папа смеётся вместе с нами. Ест мандарины. И говорит:
— Позовите всех.
Я зову братьев Раиса, Рафиса, Расима, Рамиса. И мы угощаем их мандаринами. И ящики быстро пустеют.
Потом братья уходят. И мама уносит пустые ящики. И говорит папе:
— Как с деньгами? Сумеем ли мы всё же съездить на дачу? Хотелось бы. Лето уже проходит.
Я вижу, папа задумался. Он говорит:
— Может, мы сумеем. Но, может быть, и не сумеем. Но если мы даже и не поедем, то не беда — жизнь и так прекрасна!
Но я-то знаю. На даче прекрасней. Там нет рояля. Там гранаты, айва, виноград, инжир… Там море без конца и края. Я так люблю купаться в море! Я так хочу на дачу! Там рядом станция. Там гудят паровозы. Там проходят разные поезда. А когда машешь им вслед — тебе тоже машут из окон вагонов. И ещё там горячий песок, утки, курицы, мельницы, ослики…
Потом я засыпаю на стуле. Сквозь сон слышу я голоса, всё про дачу, про море, про лето…
А утром я просыпаюсь в кровати.
2. Соседи
Фатьма ханум — это тётя Фатьма, мама братьев Рамиса, Рафиса, Расима, Раиса. Как видит меня, каждый раз говорит: «Ах, Петька, Петька, совсем большой!» Она помнит, когда я был маленький. И теперь удивляется, что я большой. Разве можно так удивляться! Я ведь рос постепенно. Вот и сейчас, вышел я в коридор, а она говорит:
— Очень быстро растёшь!
— Все растут одинаково, — говорю я.
— Расти, расти, — говорит она.
— Вас мама ждёт, — соврал я.
Мама любит беседовать с Фатьмой ханум. А Фатьма ханум — с моей мамой. Они могут часами беседовать.
— Тётя Фатьма, пойдёмте к нам!
В который раз мама рассказывает! О том, как я потерялся. Они смеются. Но я не смеюсь. Что мне смеяться! Я это много раз слышал. Раз сто или двести. Очень странные взрослые люди! Рассказывают одно и то же. Разве со мной так бывает? Каждый день у меня куча новостей. Что мне вспоминать что-то старое? Когда кругом одни новости!
Я слышу их разговор.
Мама. Помню, он у меня родился, у него глаза были синие. А потом они стали совсем не синие. Какие-то серые. Так обидно! Вот ведь как бывает!
Фатьмаханум. Быстро растёт…
М а м а. Да, да, да, вот я и говорю… А когда он был маленьким, он был маленьким — вот таким… он тогда отправился гулять, он открыл сам дверь, вышел на улицу, он прошёл тогда весь город, вот так наискосок весь город, и остановился в скверике; как сейчас помню, была суббота, играл оркестр, и под оркестр плясали взрослые. Ему это так понравилось! Он стал вместе со всеми плясать, его так и нашли в таком виде — вот так руки в боки и пляшет!
Фатьмаханум. Очень весёлый ребёнок!
Мама. Горе мне с ним.
Фатьмаханум. У меня их четыре.
Мама. Я и забыла!
Они смеются.
Но я не смеюсь. Ничего нет смешного.
Тётя Фатьма говорит мне:
— А ну расскажи, как ты там танцевал?
— Я маленький был, — говорю, — и не помню.
— Очень быстро растёшь, — говорит она.
— Сыграй-ка Клементи, — просит мама.
Но я не хочу играть Клементи.
— Твой папа учился, — говорит мама. — Сразу после Гражданской войны… Он играл по семь-восемь часов…
— Это я знаю, — говорю я.
— Ну, хорошо, — говорит мама, — ну, хорошо, тогда спой Фатьме песню.
Мама играет, а я пою:
Солнышко ясное, Наша жизнь прекрасная!Я пою с удовольствием. Я ору.
— Подожди, подожди! — кричит мама. — Сначала начнём, три… четыре!
Солнышко ясное, Наша жизнь прекрасная!Я пою во всё горло.
— Нельзя ли потише? — просит мама. — Я даже не слышу рояля.