– А вот об этом поподробнее, – угрюмо сказал Родион Потапович. – Алексей Павлович, если мы будем с вами работать, вести расследование, то, во-первых, вам не следует вникать в особенности нашей работы и дознаваться, отчего да почему…

– А во-вторых? – перебил его Маминов.

– А во-вторых, это встанет вам в хорошую сумму.

– Ваша цена? – выговорил тот.

Шульгин назвал.

Маминов мгновенно отреагировал.

– Приличная сумма, – сказал он. – Но я думаю, я могу ее себе позволить.

– Конечно, – согласился Родион. – Значит, так, Алексей Павлович. Сейчас мы составим договор, и я возьмусь за ваше дело. Не обещаю скорых результатов, но тем не менее приложу все усилия. Особенно если вы пообещаете слушать мои советы, а не делать по-своему.

– Ну хорошо: обещаю.

– Да, вот что. Господин Маминов, вы как, довольны своей охраной?

– Простите?

– Я говорю, довольны ли вы работой господина Халмурзаева?

– Да, разумеется. Я же говорил.

– Так вот, вы возьмете себе еще одного охранника.

Брови Маминова недоуменно дрогнули:

– Еще? На кой ляд, он же будет только мешаться Халу.

– Вы не поняли. Этим охранником будет вот она. Мария.

– Вы, наверно, шутите?

– Ни в коем разе. Между прочим, иметь женщин-охранников, да еще высокого класса, теперь модно. Совмещается приятное с полезным.

Маминов снова приподнял брови.

Родион отобразил на лице несколько досадливую иронию:

– Дело в том, что телохранителем она, конечно, будет только номинально. А на самом деле она будет находиться при вас на случай неожиданных эксцессов. И она сразу же будет доводить все, что происходит, до моего сведения – как говорится, в прямом эфире.

Маминов наконец-то изобразил что-то похожее на улыбку:

– Так бы сразу и сказали, что ли. А то я уж было подумал, что вы у бедного Хала его телохранительский хлеб отнимать собрались.

– Ни в коем разе, – сказал Родион. – Алексей Павлович, вы пока идите к вашему Халу, а я тут снабжу Марию финальными инструкциями.

Маминов кивнул и вышел.

– Ну что, Мария, какое мнение ты о нем составила?

– Честно говоря, какой-то человек в футляре.

– Это верно. Но, между прочим, он человек опасный. Человек страстный и решительный, способный на многое. Редко в нем это, конечно, пробуждается, но уж если пробудится, то – держись. Вся эта хорошо обдуманная спесь, самодовольное сытое равнодушие, скрипучий голос, тусклые глаза – это все кокон. Защитный кокон, понимаешь? И что может вылупиться из этого кокона, мы пока не знаем. – Родион рассмеялся и добавил: – А между прочим, он идеалист. Странно, добился столь многого и так верит в людей. Конечно, клановые чувства в нем играют… А теперь, Мария, первая установка: постарайся получше познакомиться с его семьей.

Хал, мне кажется, даже не удивился, когда Маминов сказал, что я прикрепляюсь к его, экс-банкира, персоне в качестве условного бодигарда. Просто толстая складка пробежала по лбу, как одинокая волна в спокойном море, – и все. Хал сидел за рулем моей собственной машины и дальше, когда мы ехали к трехэтажному особняку Маминова, где он почти не жил, но сейчас переселился сюда из своей шикарной городской квартиры на некоторое время. Сюда же из соображений безопасности переехал отец Маминова – уже знакомый мне Павел Борисович. Именно его мы встретили первым, когда вошли в особняк.

Бронированная дверь, верно, выдержала бы выстрел прямой наводкой из гранатомета. Окна были забраны решетками. В просторном вестибюле сидела охрана.

…Откровенно говоря, такой своеобразной внутренней отделки я еще не видела. У меня захватило дух, когда на втором этаже раскинулось необозримое, белое и абсолютно пустое пространство. Где-то там, вдалеке, метрах в шестидесяти, а может, и в ста от входа, слабо светилась белыми люминофорами стена, ограничивающая это пустое пространство. Потолок без признака светильников тем не менее переливался глубокими, хоть и несколько однообразными, сине-зелеными тонами. Где-то у боковой стены началась мощная сине-зеленая волна, весь потолок потемнел, сгустившись до нежно-зеленой ряски и соответствующим образом изменив белое пространство, а потом по потолку пошли прихотливые сине-белые валы, до жути напоминающие перевернутое, зависшее над головой море. Верно, в потолок были вделаны мощные фосфоресцирующие пластины, и создававшие этот замечательный морской эффект.

Кажется, увиденное произвело впечатление не только на меня, но и на самого Маминова.

– Зачем… так? – спросил он. У него, кажется, даже началась морская болезнь.

И тут я впервые услышала голос Хала. Низкий, что даже шла оттяжка в хрип, с едва уловимым акцентом, придававшим речи телохранителя особый колорит:

– Шеф, это дизайнер так сделал. Сказал, что это холл для расслабления. Для отдыха. Там, у стены, джакузи и, кажется, бар. Точно пока не знаю.

Маминов стал разуваться. Я машинально последовала его примеру. Тут появился высокий седой мужчина, в котором я не без труда опознала того самого Павла Борисовича, что безобразничал в особняке Климова.

– Тут недавно все закончили, – сказал он. – Я вот лежу, откисаю. Потрясающе сделали. Не знаю, Лешка, сколько ты за этот дом-аттракцион денег отдал, но это что-то…

– Где тут что? – оглянулся Маминов.

– Обувь бросить, одежку? А, это сейчас.

Павел Борисович нажал на белый выступ в стене – камею – в виде изящного контура женской туфли, тотчас бесшумно отъехала белая панель, и нашему взору предстал большой шкаф с самыми прихотливыми фиксаторами обуви внизу и вешалками для одежды вверху. Шкаф был зеркальный, с множеством курток, пиджаков, плащей, туфель, ботинок, босоножек и тапочек.