Чиагги взял рюмку и попытался улыбнуться. Он отпил глоток и повернулся к окну. Вдали сверкало море. Он снова поднял рюмку, и рыжеватый отблеск коньяка на какую-то секунду пробудил в нем странную тревогу, множество расплывчатых смутных образов. Он подумал:«Рыжие волосы...» — Но через мгновение все это показалось ему абсурдным, и он отвернулся от окна.

— За новую эпоху! — сказал Жан Бомон де Серв, поднимая рюмку.

Перевел с французского И. Найденов

Несколько коротких вспышек — и человек под деревом падает. Потухающим взглядом он в последний раз окидывает таинственно мерцающий вулкан...

Давид выключает компьютер. Вулкан на экране пропадает, а настоящий мирно возвышается за окном и пока не собирается вспыхивать. Среди жителей деревни Мило, что приютилась у подножия Этны, еще не нашлось никого, кто смог бы помериться с Давидом сноровкой в этой игре.

Давид, двенадцатилетний рыжеволосый король здешней молодежи, разминает запястья, чтобы еще раз заставить человечка умереть. Он глубоко затягивается сигаретой и выпускает облако густого дыма, достойное украсить любой уважающий себя вулкан, а затем, мимоходом взглянув на часы, церемонно откланивается и исчезает.

«Мой дом, собственно, сейчас пустует»,— говорит падре Гиги. Его кулак опускается на парчовую скатерть, как обломок лавы, и из трещины в потолке комнаты сыплется штукатурка.

У пятидесятипятилетнего священника Дзаффераны, городка неподалеку от Мило, доброе круглое лицо и телосложение ярмарочного борца. А его бурный темперамент приводит к вспышкам ярости, подобным тому землетрясению 1984 года, в результате которого его дом, «собственно, сейчас пустует».

Но Бог хранит своего слугу. И падре Гиги здравствует и неустанно обрушивает свой священный гнев на головы государственных властей, которые не дают денег на реставрацию церкви, хотя премьер-министр Андреотти лично обещал ему помощь. Пустая болтовня: в великолепной запертой церкви среди куч строительного мусора совокупляются крысы, а временное здание на центральной площади Дзаффераны уже давно стало постоянным. В этой подозрительно смахивающей на пивную палаточной церкви падре Гиги проповедует уже много лет. Прихожане любят его, но едва ли руководствуются в жизни его советами. «Богу угодно, чтобы мы жили в страхе, но у людей просто нет на это времени. И главная опасность состоит в том, что никто уже не видит этой опасности». У падре все чаще возникает чувство, что люди стали использовать веру в собственных целях.

За кафедрой гудит вентилятор, так что даже в жаркие летние дни в церкви прохладно. В сущности, Святому духу все равно, под богатым или бедным кровом он витает, однако глаза его представителя в Дзафферане горят далеко не небесным огнем, когда он бунтует против складных стульев в своем балаганчике. Или когда вкрадчиво уговаривает вулкан спалить при следующем извержении ненавистную палаточную церковь. Сицилийцы привыкли к своей горе и верят, что она принимает в их жизни большое участие. Если же Этна не захочет помочь, падре Гиги позаботится о себе сам.

Последний способ представляется более надежным, так как вулкан, слава Богу, взрывается достаточно редко. Кстати, для Карло, хирурга и психолога из Дзаффераны, это единственное объяснение того, почему люди не уезжают. «Люди думают о сегодняшнем дне, в крайнем случае о завтрашнем. А завтра Этна не взорвется. Для ощущения внутренней стабильности человеку достаточно относительной стабильности обстоятельств. Если бы мы отдавали себе отчет в том, насколько неопределенно наше положение, никто не согласился бы здесь жить. Тогда у нас в мозгу сработал бы защитный механизм, подавляющий самоубийственный инстинкт». При слове «самоубийственный» психолог смачно причмокивает. Он помолвлен с племянницей падре Гиги. Скоро они обвенчаются в палаточной церкви и... останутся здесь, у вулкана, научившись, как и другие, не думать о том дне, когда вспыльчивый сосед все-таки захочет отвести душу.

Подобные мысли действительно хочется поскорее отогнать, когда смотришь на эту гигантскую гору. Это, собственно, даже не гора, а целый горный массив площадью около 1200 квадратных километров и более двухсот километров в окружности. При извержении 1964 года он вырос еще на пятьдесят метров, а теперь его высота равняется 3323 метрам — это средний результат ряда замеров. Вулкан возвышается прямо над морем, даже в Альпах едва ли найдутся подобные перепады высот. Массив насчитывает более двухсот семидесяти кратеров, и лава выплескивается из трещин в километр глубиной.

И с таким соседом приходится как-то уживаться. Обманчивому спокойствию великана люди пытаются противопоставить успокаивающий шум цивилизации, трубящим о грядущих катастрофах литаврам — мерный ритм обыденности, безраздельной власти горы — суетливую жизнь тесных деревень.

«Лава — явление социальное, она сплачивает людей»,— объясняет Паоло Сесса из города Джарре, на восточном склоне Этны. Сорокачетырехлетний учитель английского языка работает также редактором местной газеты и известен здесь как историк и исследователь родного края. «У людей, которые живут в постоянной опасности, со временем вырабатывается особый тип поведения. Например, на Этне люди говорят больше и громче, чем обычные сицилийцы. Но главное, конечно, не это. Они более стойки, так как они не просто живут. Они пытаются выжить». Сесса вздрагивает и тихонько добавляет: «Они все — актеры в Божественной комедии, сценарий которой написан их собственной кровью».