Миссис Уайт обернулась, положила ладони на руки мужу — он, кажется, так до сих пор и не понял, о чем идет речь. Наступило продолжительное молчание.

— Его... затянуло в станок,— тихо произнес гость.

— Затянуло в станок,— автоматически повторил мистер Уайт. Некоторое время старик сидел, пусто глядя в окно, и сжимал пальцы жены — совсем как в годы юности сорок лет назад...

— У нас больше никого не осталось,— выговорил он наконец, медленно поворачиваясь к гостю.— Это... так тяжело.

Мужчина откашлялся, поднялся с места и подошел к окну.

— Руководство компании просило меня выразить вам искреннее соболезнование,— заговорил он, не поворачивая головы.— И... прошу вас, поймите: я — их служащий и всего лишь выполняю приказы.

Ответа не последовало: старая женщина сидела с побелевшим лицом и, затаив дыхание, широко раскрытыми глазами смотрела прямо перед собой. Странно выглядел и муж ее в ту минуту: наверное, с таким выражением на лице его друг, старший сержант, шел когда-то в свой первый бой...

— Должен сказать вам, что «Моу энд Мэггинс» снимают с себя всякую ответственность за случившееся,— продолжал гость.— Они не признают за собой вины, однако, учитывая все, что сделал для нашего предприятия ваш сын, хотели бы предложить вам определенную сумму в качестве денежной компенсации.

Мистер Уайт выпустил из рук ладонь жены, поднялся на ноги и с ужасом воззрился на собеседника.

— Сколько же? — спросил он, с трудом шевельнув пересохшими губами.

— Двести фунтов.

Старик не слышал, как вскрикнула жена: он слабо улыбнулся, выбросил вперед руки, словно слепец, и всем телом рухнул на пол.

Похоронив сына на огромном новом кладбище примерно в двух милях от Виллы, старые родители вернулись к себе под крышу — в дом, погрузившийся в безмолвие и полумрак. Первое время здесь стояла странная тишина: не в силах до конца осознать смысл происшедшего, родители, казалось, все еще ждали, что произойдет какое-то чудо и хотя бы чуть облегчит груз страшной утраты, непосильный; для их изношенных старых сердец. Но прошло несколько дней, и ожидание уступило место отчаянию — тихому и безнадежному отчаянию старых людей, которое иногда по ошибке принимают за безразличие. Изнуряюще долгими стали дневные часы: были дни, когда мистер и миссис Уайт не находили в себе сил обменяться парой слов — да и о чем было говорить им теперь?

Неделю спустя, проснувшись среди ночи, старик протянул руку и обнаружил, что лежит в кровати один. В комнате было темно, но со стороны окна доносились приглушенные всхлипывания. Мистер Уайт приподнялся с кровати, прислушался.

— Иди сюда,— нежно позвал он.— Иди же, простудишься.

— Сыну сейчас холоднее, чем мне,— ответила старая женщина и разразилась слезами.

Несколько минут спустя, когда старик почти уже провалился в сон, раздался пронзительный крик:

— Лапка! Обезьянья лапка!

Он испуганно вскочил с кровати.

— Где? Где она? Что случилось?

Жена брела к нему через всю комнату, натыкаясь на мебель.

— Она мне нужна. Ты ничего с ней не сделал?

— Она на полке в гостиной,— пробормотал мистер Уайт, все еще не понимая, в чем дело.— Да что случилось?

— Только сейчас сообразила! — истерически воскликнула старая женщина — И почему я не вспомнила о ней раньше? Почему ты не вспомнил?

— Не вспомнил о чем?

— У нас в запасе еще два желания,— бросила она скороговоркой— Мы использовали пока только одно.

— Неужели тебе этого мало? — вскрикнул муж.

— Да! Мы используем вторую попытку. Сейчас же спустись, найди лапку и попроси у нее, чтобы наш мальчик снова был жив.

Старик сел в постели и скинул простыни с трясущихся ног.

— Боже мой, ты сошла с ума!

— Найди ее! — задыхаясь, кричала жена — Найди скорее и загадай желание. О, мой мальчик, мой мальчик...

Мистер Уайт чиркнул спичкой и зажег свечу.

— Ложись в постель,— произнес он дрожащим голосом. — Ты не соображаешь, что говоришь.

— Наше первое желание исполнилось,— пробормотала женщина будто в бреду,— почему же не попробовать еще?

— Совпадение,— заикаясь, произнес старик.

— Разыщи ее и скажи, чтобы наш сын ожил! — закричала она, не в силах унять дрожь во всем теле.

Старик обернулся и бросил на жену пристальный взгляд.

— Он мертв уже десять дней,— заговорил он наконец. — Я никогда не стал бы тебе говорить об этом, но... мне удалось опознать его лишь по одежде. Если даже тогда тебе нельзя было видеть Герберта, можешь представить себе, что с ним стало теперь!