Иностранцев всегда поражают спокойствие и невозмутимость бирманцев. Рангун — перенаселенный город, со всеми вытекающими из этого последствиями: сплошной людской поток, забитые машинами узкие улицы центра, донельзя переполненный транспорт. И тем не менее я ни разу не видел, чтобы кто-то кого-то толкнул, чтобы вспыхнула ссора. Даже легкие дорожные аварии, а они тут не редкость, ибо четкость в соблюдении правил дорожного движения — не главная добродетель рангунцев, никогда не сопровождаются выяснением отношений. Бирманцы склонны воспринимать их как неизбежное. Лишь пострадавший скажет: «Я ба дэ» или же «Кэйса ма щи ба бу». И все. Это самые распространенные выражения у рангунцев, и означают они примерно следующее: «Ничего, не беспокойтесь» и «Ладно, обойдется». Верно замечено, что язык — душа народа. Кстати, для бирманской письменности характерна округлость. Все элементы букв круглые. Смотреть на вывески лавок, чайных, на рекламу приятно. Ни в чем нет резкости, угловатости.

Но есть и свой взгляд народа на себя, обычно очень непохожий на взгляд со стороны. В разговоре с любым рангунцем услышишь, что бирманцы — простые, бесхитростные люди, умеющие довольствоваться тем, что имеют. Правда, У Мин Зо, мой преподаватель бирманского языка, сказав так, через некоторое время, добавил:

— У нас есть пословица:«Бесхитростных людей можно встретить только на кладбище...»

Тут мне почему-то вспомнилась одна из рангунских встреч. Как-то в пагоде Меламу, на окраине города, разговорился я с послушником лет 12, симпатичным пареньком с открытым лицом. Звали его Маунг Мьинт Тан. На мой вопрос, давно ли он стал послушником, Маунг Мьинт Тан ответил:

— Я ношу оранжевую тогу только на каникулах. А как начнутся занятия, вернусь в школу.

Мальчик был толстоват, что в Бирме большая редкость. Я поинтересовался:

— Ты почему такой толстый?

Маунг Мьинт Тан простодушно сказал:

— Родители три месяца назад открыли харчевню, потому и пополнел.

Рангунцы хорошо приспособились к перенаселенности, освоили городское пространство, выработали кодекс поведения, основа которого: «Живешь сам — дай жить другим». И, что важно, следуют этому кодексу в повседневной жизни. Харчевни и ресторанчики в Рангуне претендуют не только на часть тротуара, но и на проезжую часть. В центре города то тут, то там расставлены столики, вовсю работают жаровни, приткнувшиеся у обочин. И никто их не только не опрокидывает, но даже и не задевает. Дешевую фаянсовую посуду торговец разложил не на прилавке, а прямо на тротуаре, по которому течет густая толпа. И что же? Никто на чашки и тарелки не наступает. Все цело.

Около дома, где я жил, под пальмовым навесом бойко работала чайная. Сперва меня очень удивляло, когда я наблюдал, как по утрам сюда тянулись обитатели окрестных домов с посудой и покупали чай со сгущенным молоком. Неужто так трудно самому приготовить чай? Я поделился своим недоумением с соседкой До Эй Чжи. Она ответила:

— Если каждый сам станет кипятить чай, то на что же станут жить владельцы чайной? У каждого — свое дело. Я, например, выращиваю кур, кто-то варит рис. Так и живем.

Во время муссона, когда каждый день льют дожди, трава в Рангуне растет не по дням, а по часам, какое там, по минутам. Все время приходится срубать ее ножом. Да, именно срубать и именно большим ножом. Сидит человек на корточках и резкими движениями срубает траву… Дело подвигается медленно, но зато верно. Нашим же специалистам, работавшим на одном из объектов, это показалось чересчур непроизводительным. Нашлась добрая душа, которая решила облагодетельствовать бирманцев и не поленилась заказать в Москве косы. Работали ими только один день, не обошлось у голоногих косцов и без порезов. А на следующее утро предстала такая картина: косили косой, но только отсоединив от нее ручку и обмотав конец тряпкой. Коса превратилась в привычный нож. Между прочим, это не единственный случай, когда приходилось убеждаться, как тяжело мы миримся с тем, что другие делают что-то, по нашему мнению, не так, как надо. Сразу появляется желание подправить, подсказать, наставить на путь истинный. Встает вопрос: а стоит ли бирманца учить косить косой? Другое дело — электрокосилка. Кстати, бирманцы быстро осваивают технику. На улицах Рангуна не редкость увидеть за рулем автомашины, а то и мотоцикла женщину.

Входя в буддийский храм, надо снимать не головной убор, а обувь. Из-за этого в прошлом возник даже так называемый «башмачный вопрос». Колонизаторы отказывались снимать обувь при входе в святилище, что, естественно, оскорбляло чувства верующих и вызывало бурный протест. Англичане вынуждены были уступить. Не заходят бирманцы в обуви и в жилища. Как возник такой обычай?

Все очень просто. В хижинах, в которых и сейчас обитает большая часть населения Бирмы, прежде всего деревенского, мебели практически нет. Вся жизнь протекает на полу, устланном циновками. На них и едят, и спят. Поэтому, входя в жилище, ты как бы сразу ступаешь на постель и на стол. Логично, что в этом случае обувь надо оставить за порогом.

В Бирме не считается предосудительным показывать пальцем. На то он и указательный, вполне обоснованно говорят здесь. А вот указывать ногой на какой-либо предмет на земле нельзя. Бывают и недоразумения. Во время одного из выступлений иностранных бадминтонистов они, прося служителя протереть тот или иной участок площадки, показывали на это место ногой. Это было воспринято как пренебрежительное и высокомерное отношение к хозяевам. Разумеется, прямо об ошибке гостям никто ничего не сказал. Узнали о промашке случайно и позднее. Восток — дело тонкое!

Однажды турист-иностранец поинтересовался у меня, с чего это у некоторых буддийских монахов столь огромные животы? Вопрос меня очень удивил, если не сказать больше. Кому не известно, что буддийские монахи — худы. Бирманцы говорят: «Женщина должна быть замужней, собака — сытой, а монах — худым». В конце концов я сообразил, в чем дело: худые монахи прикрывают горшки для сбора подаяний складками тог, и тогда кажется, что они пузаты. Но тот же турист вполне мог, вернувшись домой, описать пузатость монахов и даже сопроводить для достоверности фотографиями.