Главное - уложить эту Нэльку в постель. И все бы тип-топ, как она вдруг заблажила и унеслась! Игру все равно надо продолжать: первый раз - не последний. Сделает вид, что расстроен, смущен, влюблен... и так далее. Бабы на это падки. Анатолий ничего не забывает!
– Митьку он достанет!..

Но когда он завалился в свою одинокую постель, от злости слезы выступили у него на глазах, и он тихо и коротко всплакнул о себе. Свою Ритку он тоже ненавидел, причем довольно давно. Женился он на ней тоже не просто так: из простой семьи, выдвиженка, в своем институте была секретарем комсомольской организации и зарубежом стажировалась, правда в Венгрии лишь, но выезд был. И еще. Она как-то не требовала от него сразу койки, - в то время у нее для койки был бугаек, - и это тоже было наруку.

Анатолий очень скоро сделал ей предложение: ему светило поехать в загранку, если женится, - а она сразу же ответила - да. Во-первых, парень, - что надо, во-вторых, первый раз Рите сделали официальное предложение (спали-то, кому не лень, - девица она была сверх сексуальная и доступная). Когда же вышла за Анатолия, то очень скоро поняла: загранку иметь будет, красивого спутника, мужа-дипломата - тоже, а вот постелька накрылась медным тазом.

Плакал красавец Анатолий в своей холодной одинокой постели - горько.

А в семье Мити и Нэли наступил период покоя, - не аквариума, теплого, прозрачного, подсвеченного лампами, а тишь пруда, под красивой темнозеленой поверхностью которого перекатывается тихими волнами холодная тяжелая вода, уходящая воронкой вглубь такую, какую при любом уровне фантазии не угадаешь.

Митя приходил с работы домой, читал, играл с Митенькой, весь день ждавшего отца, которого он невыносимо, до боли, обожал. Нэля даже ревновала сына к Мите и страстно желала родить еще кого-нибудь, чтобы тот - был только ее.

Митя же после всех историй заставил себя затихнуть.

Ему уже и самому не хотелось никуда идти, тем более что наступила слякотная ньюйоркская зима и вечерами хотелось только спать.

С Нэлей они не предохранялись больше, но беременности почему-то не получалось, и Митя и Нэля,- каждый по-своему, - волновался и тревожился. Митя боялся - вдруг он заболел? И теперь от него уже не будет детей?.. Нэля беспокоилась за себя: неужели после аборта она перестала быть плодоносящей?

В общем, как ни было тихо в их семье, подспудно, как и было сказано выше, - покоя не было.

Как-то вечером, за телевизором, смотрели очередной, надоевший даже Нэле боевик, - она вдруг спросила: Мить, а ты в стриптиз-баре был?

Митя удивился и вопросу, и тому, что он-таки не был в стриптиз-баре и живого стриптиза не видел. Он слишком увлекся самой жизнью великого города и не до стриптизов ему было.

Он ответил: нет.

– Честно?
– Уточнила Нэля.

– Абсолютно, - ответил Митя с легкостью - впервые ему не пришлось привирать или врать.

– Мить, - сказала Нэля и покраснела, - я хочу пойти на стриптиз. Девчонки говорят, интересно и возбуждает...

– А так ты уже не возбуждаешься?
– Усмехнулся горьковато Митя. Нэля покраснела еще пуще: ну что ты! Просто интересно...

Она замолчала, боясь своими дальнейшими объяснениями обидеть Митю.

Митя, не желая дальше муссировать тему, откликнулся: пойдем! О чем разговор! Только...- он почему-то пытался уклониться от похода на стриптиз, - только ведь в нашей организации это не приветствуется, ты об этом знаешь?

– Нет можно, - ответила Нэля, - я консультировалась... С женами можно. Конечно, не афишировать, что мы - советские, и не трепаться об этом с малознакомыми. И все. Пойдем?

– Пойдем, - вздохнул Митя, поняв, что Нэля советовалась ни с кем иным, как с В.В.(так оно и было...).

И на следующий вечер Нэля и Митя отправились на стриптиз. Нэля долго думала, в чем ей пойти, хотела в черном (она любила этот цвет - бессвет), но Митя со своей обычной полуулыбкой отметил: до шеи в черном, постная физиономия, а глаза горят греховным любопытством,- не годится...

Нэля сначала обиделась, но быстро сообразила, что Митька,- как обычно, прав, и надела синее муаровое со скромненьким вырезом.

Когда на улице Нэля спросила Митю, как гида, - куда? он ответить не смог: не знал он стриптиз-баров! И сказал, что как наткнутся, так и зайдут...

Вдруг среди полустершегося в памяти хаоса своих уличных впечатлений возникла реклама, освещенная белыми стрелами дневного света: обнаженная стилизованная женская фигура с длинными темными волосами, овевающими ее как шаль. И подпись, горящая лиловым: Анна Шимон.

Вспомнилось и то, что это имя остановило его своим каким-то надменным звучанием и теперь вот выплыло.