– Куда ее нести, земляк?

– Ко мне, в шнырь-Люльку! Только осторожней, здесь еще яйца…

О'Райли обошла кругом пять желто-зеленых яиц, стараясь держаться от метровых сфероидов подальше. В мерцании лампад казалось, будто яйца шевелятся.

Чувства, испытываемые госпожой есаулом, с натяжкой можно было бы назвать материнскими.

Добрую Мамочку предстояло нести через всю шаланду и половину «Нострадамуса». Это оказалось нелегко: даже истощенная, она и сейчас весила вдвое больше Альеносхромпа. Ублажитель-IV пожирал глазами красоту ее тела, точеные, изящные черты морды, легкомысленно загнутый гребешок, подбритый по краям. В такую самку можно влюбиться с первого взгляда.

Или он – уже?!

К счастью, в стык-шлюзе, соединявшем «Нострадамус» со шнырь-Люлькой, их ждал предупрежденный Телепнем стюард. Добрая Мамочка была незамедлительно уложена на авто-арбу.

– Доставить с ветерком, – распорядилась Ева. – Живо!

– Грибоум!

– Да, разумный! Слушаюсь и повинуюсь!

– Что с Доброй Мамочкой?

– Сращена с колонией мхов-радетелей. Вне опасности. Но ее глист-транс…

– Что?!

– У него запор. Выделения отсутствуют. Мозгописец отмечает полное безразумье на всех уровнях.

– Продолжай. Я буду на инкуб-Люльке.

– Клянусь Мудрым Терцем! Ублажитель! А кто это с тобой? Беспредельцы? О, они такие лапочки, такие красавчики…

Вопросы сыпались метеорным дождем, и Альеносхромп заподозрил, что подхватил вирус безразумья. Тем более, что ни одной Доброй Мамочки поблизости не наблюдалось, а поток слов извергался вокальными мембранами самой инкуб-Люльки. В это трудно было поверить! Обычно люлечные грибоумы выращиваются в почтении к разумным. Подобная же бесцеремонность, можно даже сказать – фамильярность! – наверняка привела бы к шоковому столбняку, не пройди Альеносхромп очередную Очную Ставку. Раскол изменил не только тело, способное отныне совмещать в одной ипостаси функции Ублажителя-IV, Добывателя-III и даже (отчасти!) Торчка-I. Иной стала психика: гибкая, будто хвост, податливая, словно хлюп-жижа, и многогранная, как заветы Второпредков.

– Кстати, вы моего тела не видели? – от этого игривого вопроса Альеносхромп едва не подпрыгнул.

– Тела?!!

– А что тебя смущает, душечка? Понимаешь, эти Беспредельцы росточком не вышли – зато темперамент! Как в Люльку влезли, прямо с порога давай заигрывать! Железом увешались, шатаются, но терпят! И кричат, топают… Торчки хоть куда! Разве девочки могли устоять? Опять же идеи Терца: «Возлюби дальнего своего, если дотянешься!» Пришлось срочно закукливаться, чтобы соответствовать. Иначе задавим, и вся любовь. Жребий бросали, мне выпало в грибницу Люльки внедряться. Грибоум-то наш от страсти повредили, он прямого попадания не вынес, весь в мицелий выпал… Сигнал бедствия, дурачок, отбил! Наши скоро все вылупятся, в коконы наслаждений с Беспредел-Торчками полезут – а мне в грибнице страдай!

В голосе юной Мамочки мелькнула плохо скрываемая обида.

– Потом, конечно, мозгопись переживу, только ведь самой хотелось… А тут еще тело сперли. Неужели этим самцам совсем невтерпеж? Может, они там уже мое тело вовсю любят, а я здесь, как цырла бесчувственная! Ой, а это кто с тобой? Их самка? Какая маленькая, бедняжка! Девочкам так не уменьшиться, даже после Раскола… Да, еще у нас носовой космогрыз расхворался, а я не знаю, чем его лечить! Вовремя ты, Ублажитель…

С носовым космогрызом дела оказались плохи: после заряда атомной дроби его непрерывно тошнило клочьями единого поля в самых неожиданных диапазонах. Оставалось радоваться, что Добрая Мамочка не догадалась поставить ему клизму. Требовалась срочная ампутация. Иначе при очередном приступе тошноты космогрыз мог извергнуть что угодно, включая крохотную анти-Вселенную.

Но без него инкуб-Люлька была обречена на неподвижность.

Оставалось одно: срочная стыковочная ассимиляция. Удалить больной орган, затем присосаться шнырь-Люлькой к инкубатору, и побыстрее нарастить мощность здорового космогрыза за счет ассимилированных ресурсов. Впрочем, торопиться надо было не только из-за этого. Альеносхромп хорошо усвоил: в финале каждого отврат-фильма Беспредельцев обязательно происходит Большой Бах. Взрываются реакторы, бомбы, звезды, галактики, мусорные контейнеры, плюшевые медведи, скрипки работы Страдивари… Идет отсчет секунд, завывает сирена, и немногие герои успевают спастись бегством в последний момент.

Как завещал Мудрый Терц: «Предусмотрительный разумный – живой разумный!»

– Тебе уже надо улетать, пупсик? Так быстро? Даже не попрощались хорошенечко… Хоть координаты оставь: письмецо там прислать, свидание назначить?

О'Райли обиженно надула губки, став донельзя похожа на Добрую Мамочку – чем сразила Альеносхромпа наповал. Но долг перед Ульем не оставлял выбора.

– Печаль делает из двух моих сердец четыре, о несравненная, а хвост вянет осенним вьюнком! Но я не прощаюсь! Я…

– Все мужики сволочи, а счастье в труде! – махнула рукой Ева. – Ублажил, и поминай, как звали! Я буду в рубке. Хоть бортовыми огнями помигай, что ли!

Однако вскоре, едва двери центро-поста разъехались перед госпожой есаулом, все девичьи грезы разом скисли от столкновения с суровой реальностью.

– Эх ты, Телепень! – зло бросила О'Райли, становясь прежней «Железной Брунгильдой». – Мог бы и предупредить…

– Не мог!.. – задушенно просипели динамики.