В отместку фашисты разбомбили село. Единственная невзорвавшаяся из 60 сброшенных на Едино бомб сейчас выставлена в сельском музее партизанской славы. И в том же музее стоит самовар, который подарила той зимой партизанам елинская крестьянка Екатерина Сергеевна Дрозд, сама потом ставшая партизанкой. Каждый год 9 мая младший научный сотрудник музея Галина Голубцова с утра разжигает партизанский самовар, и кипит он день-деньской, собирая гостей. Кто бы ни пришел в этот день в музей — свои ли, елинцы, или жители соседних русских и белорусских деревень,— всем находится место за столом. Сидят и долго, под воспоминания о былом, пьют чай и непременно вприкуску, как в войну. Я тоже пил обжигающий чай из этого партизанского самовара и слушал были военной поры.

...После жестокой расправы над Елином фашисты собрали спрятавшихся по погребам 73 человека и угнали в концлагерь. Ни один из этих елинцев домой больше не вернулся. Оккупанты сровняли село с землей и расклеили на обугленных деревьях объявления: всякий, кто посмеет появиться здесь, будет расстрелян на месте. Те елинцы, что успели скрыться в окрестных лесах, потом частью ушли воевать в партизанское соединение А. Ф. Федорова, а остальные — человек триста женщин, детей, стариков — подались искать приют в село Хоромное на Брянщине. Всех украинцев приютили той зимой русские.

— По семь семей, по тридцать душ в одной хате набиралось,— вспоминает председатель Хороменского сельсовета М. Ф. Терещенко.— Я тогда еще был мальцом, а это помню хорошо. Тесно жили, но дружно. Во всем был свой порядок: какая семья когда встает, когда варит в печи, когда кормит детей.

— Чем же кормились?

— Только тем, чем хозяева могли поделиться. За всю войну никто никого не попрекнул куском хлеба. А в сорок третьем немцы в страхе перед партизанами выжгли дотла ту половину Хоромного, что была ближе к лесу.

— Как же вы выжили?

— Расселились по погребам да по землянкам. Так вот и дождались прихода Красной Армии. А как прогнали врага, поклонились украинцы освободителям в пояс и подались за реку Снов на родные пепелища, чтобы начать все сначала.

— Ну а дальше?

— Государство выделило пострадавшим лес. Когда начали рубить дома, на помощь елинцам пришли хороменские старики плотники. А как подоспело время сева, хороменцы поделились своими семенными припасами.

Мы были вместе в беде, вместе и в радости.

Три дороги ведут к Жёведе: одна — из России, вторая — с Украины, третья — из Белоруссии. И все они сходятся у монумента Дружбы народов.

Когда люди со всей округи съезжаются сюда на традиционный праздник «Узоры дружбы», я легко читаю в этом людском море по рушникам, кто кому преподносит в знак дружбы свой каравай. Рушник с растительным орнаментом — это исконно украинский, Белорусский украшен орнаментом геометрическим. Русский же не похож ни на тот, ни на другой — у него свой рисунок. Одно только общее у рушников: два главных цвета — красный и черный. Общими радостями и печалями выткано полотно судьбы наших народов...

Округа наша совсем недалеко от Чернобыля — всего каких-нибудь сто километров. А сейчас, мне кажется, еще ближе стала к нему, потому что всем сердцем приняла его боль. В те трудные дни мы жили одной мыслью: как помочь пострадавшим. Работали на субботниках в фонд помощи Чернобылю. Строили дома для переселенцев. И вот уже иду я новой улицей белорусского села Ленине, обсаженной молодыми березками, липами, каштанами. Живут сейчас здесь 75 семей, переселившихся из села Острогляды Брагинского района Гомельской области. Добротные, кирпичной кладки дома смотрятся весело. В палисадниках — буйство цветов, на участках уже успели прижиться саженцы яблонь и груш.

Вспоминаю давнишний разговор с директором сельского музея дружбы народов в украинской Сеньковке Владимиром Журавлевым. Я тогда спросил его, какой он национальности. И в ответ услышал:

— В Завидовке меня считают белорусом — по отцовской линии. В Сеньковке же полагают, что я украинец — по матери. Ну а в Новых Юрковичах говорят: раз точно не знаешь, кто ты — украинец или белорус, значит, русский. Выходит, что везде я свой человек.

Что правда, то правда: все мы тут свои — по корню, по духу, по крови.

Всякий раз, когда я вслушиваюсь в людской гомон праздника «Узоры дружбы», меня не покидает ощущение, что люди вокруг говорят не на русском, не на украинском, не на белорусском языках, а на каком-то общем, понятном для всех. В редком по красоте звучания этом говоре сливаются воедино певучесть украинского, мягкость белорусского, степенность русского. Как полесский пейзаж, течет плавно и широко, все «акая» да «якая», людская речь, завораживая рисунком словесной вязи. В этом говоре можно уловить немало слов и оборотов, идущих от языка, на каком творил, «аще кому хотяше», великий поэт славянской древности Боян вещий, перед которым преклонялся даже сам автор «Слова о полку Игореве». Кстати, единственный в стране памятник Бояну воздвигнут в нашем краю — в старинном городе Трубчевске на Брянщине, где княжил во времена Игоревы его брат «буй-тур Всеволод». А оба они — Игорь и Всеволод — были, как известно, одного гнезда — Святославова.