Наверное, я был не прав.

Я наверняка был не прав.

И однажды в лавке не утерпел: вылез наружу, отодвинув привыкшего слушаться кого бы то ни было мальчишку, и ухватил за руку гада-лавочника, когда тот самым наглым образом обсчитывал моего мальчика и его слепца-гадателя.

– Дщица с твоей судьбой уже готова вывалиться из костяного стаканчика! – сказали мой мальчик и я. – Ты уверен, о достойный господин, лишь по воле случая похожий на скупердяя и мздоимца, что она не сулит тебе восемь бед и сорок несчастий?

Лавочник подумал-подумал и решил, что не уверен.

Мне повезло дважды: мой мальчик был дурачком и потянулся ко мне (к себе?) со всей силой не знающего ласки ребенка. Или, если хотите, со всей силой противоположного полюса. И поскольку нас было всего двое, причем обоим было крайне неуютно в окружающем мире…

Это все еще было во-первых.

А во-вторых, мы отлично ужились вместе.

И, как я вскоре понял, это оказался уникальный случай – «Безумцы Будды» и впрямь долго не живут.

А мы прожили год довольно-таки сносно – до того дня, когда наш гадатель занемог и вскоре отправился в мир иной, а мы остались без дела.

И без куска хлеба.

Хотя здесь говорили: без чашки лапши.

Ну и дрянь эта гречневая лапша, доложу я вам…

Стоя на набережной в Ханси и любуясь цветными фонариками, формы которых спорили окраской и разнообразием с осенней листвой, я на миг отстранялся от моего мальчика и представлял сам себя этакой резидентной суперпрограммой, которая наслоилась на чужой мозг, превратившись в операционную среду и вовсю пользуясь прежними файлами; потом понимал, что никогда раньше не отличал алый фонарик от малинового, и уж тем более не ощущал смутной гармонии их слегка матового свечения и звуков от старого цина, когда уличный музыкант стучал крохотным билом по каменным пластинам…

Потом я и мой мальчик, резидентная суперпрограмма и слюнявый эстет, получали оплеуху от раздраженного нашим видом купчины, выгуливавшего неподалеку целую свору верещащих певичек, – и шли думать и любоваться в другое место.

Впрочем, на голодный желудок думается лучше, а если я что и умел, так это думать. И в первую очередь меня до рези в желудке интересовало «Безумие Будды» (из сугубо корыстных интересов!). В отличие от аборигенов, которые валили все на причины метафизические и в этом деле были большие доки, мне оно сильно напоминало давно знакомых дружков-вирусов, изредка забиравшихся в мой замечательный «Пент» и норовивших натворить чудес или перекроить все по своему образу и подобию. Года жизни в местной Поднебесной – то, что это не совсем наша Поднебесная, о которой я читал в разных умных книжках, я понял чуть попозже – мне хватило, дабы уразуметь одну простую и не шибко приятную истину.

Здешний космо-комп именовался Законом Кармы. [33]

Бред?

Возможно.

И Закон Кармы впервые за века своего существования и бесперебойной работы в макромасштабе нарвался на вирус.

Чушь собачья, хвостатая?

Не исключено.

А не чушь, не бред то, что я после осколка за ухом сижу себе преспокойненько (вру, не так уж преспокойненько) в дурачке-китаезе за полтыщи лет и невесть сколько километров от моего подъезда и тети Насти, обеспокоенной некультурностью жильцов?!

То-то же…

На фоне этого кармические законы в образе дисков винчестера и обалдевшие файлы-перерождения, путающие время и место, выглядят безобидными забавами.

Что и требовалось доказать.

Судья Бао неодобрительно глядел на окружавшие их хмурые скалы. Вернее, скалы были даже не то чтобы хмурые, а скорее какие-то болезненные: изъязвленные ветром и временем, покрытые желто-бурой с прозеленью коростой лишайника, растрескавшиеся и изогнутые под совершенно немыслимыми углами. Из трещин местами торчали такие же кривые и чахлые деревца с колючими жесткими листьями, напоминая гениталии малайских идолов – судье как-то раз довелось видеть изделия южных варваров, и они еще тогда поразили его своим вызывающе-нездоровым уродством.

Под копытами ослика и запряженной в повозку судьи лошади хрустели сухие кости. В основном звериные, но изредка попадались и человеческие. Теперь судья думал, что понимает, почему даос назвал их предприятие «опасным». А Железная Шапка тем временем размышлял, что если судья полагает, будто это уже настоящая опасность, то заблуждение выездного следователя велико и необъятно, подобно Восточному океану; и вообще зря он, бедный отшельник, связался с такого рода предприятием, потому что «драконы и единороги» еще только ждут их впереди, и отнюдь не в мире живых…