• Князь Вяземский Павел Петрович (1820–1888) – российский археограф, историк литературы, автор материалов об А. С. Пушкине – тоже оказался не чужд подобных литературных шуток: он создал мистификацию «Письма и записки Оммер де Гелль», в которой выступил в роли мнимого переводчика. Эта была попытка создать авантюрный роман, в скандально-сенсационном ключе рисуя «неизвестные страницы» биографии М. Ю. Лермонтова, в котором своеобразно преломились собственные воспоминания Вяземского и семейные предания. Напечатано это произведение было только в 1933 году.

• Иногда люди сами не замечают, как собственными руками и благими намерениями создают мистификацию. Так случилось с Иваном Сусаниным, крестьянином села Домнина Костромского уезда, принадлежавшего Романовым, который известен как спаситель жизни царя Михаила Федоровича. Единственным документальным источником о жизни и подвиге Сусанина долгое время была жалованная грамота царя Михаила Федоровича, которую он даровал в 1619 году, «по совету и прошению матери», крестьянину Костромского уезда, села Домнина, «Богдашке» Сабинину половину деревни Деревище за то, что его тесть Иван Осипович Сусанин, которого «изыскали польские и литовские люди и пытали великими немирными пытками, а пытали, где в те поры великий государь, царь и великий князь Михаил Федорович. А Иван ведая про нас, терпя немерные пытки, про нас не сказал, и за то польскими и литовскими людьми был замучен до смерти». Никаких подробностей нам не сообщают. Последующие жалованные и подтвердительные грамоты 1641, 1691 и 1837 годов, данные потомкам Сусанина, только повторяют слова грамоты 1619 года. В летописях, хрониках и других письменных источниках XVII века почти ничего не говорилось о Сусанине, но предания о нем существовали и передавались из рода в род. До начала XIX века никто не думал, однако, видеть в Сусанине спасителя царской особы. Таким впервые его представил в печати Щекатов в «Географическом словаре»; за ним Сергей Глинка в своей «Истории» прямо возвел Сусанина в идеал народной доблести. Рассказ Глинки буквально повторил Батыш-Каменский в «Словаре достопамятных людей Русской земли». Вскоре личность и подвиг Сусанина стали любимым предметом и для поэтов, создавших о нем целый ряд стихотворений, дум, драм, повестей, рассказов и т. п., и для музыкантов. Рылеев написал думу «Иван Сусанин», Н. Полевой – драму «Kocтромские леса», выходец из Италии Катерино Кавос – оперу «Иван Сусанин», М. И. Глинка – оперу «Жизнь за царя». В 1838 году в Костроме, по повелению императора Николая I, Ивану Сусанину был воздвигнут памятник, «во свидетельство, что благодарные потомки видели в бессмертном подвиге Сусанина – спасении жизни новоизбранного русской землей царя через пожертвование своей жизни – спасение православной веры и русского царства от чужеземного господства и порабощения».

Скудость источников и разногласие авторов, повествовавших об этом подвиге, побудили Н. И. Костомарова отнестись критически и к самой личности Сусанина, и к его подвигу. Исходя, главным образом, из того, что о Сусанине не говорится в современных или близких к его времени летописях и записках, что существующими источниками не подтверждается присутствие польско-литовского отряда близ села Домнина и что в начале 1613 года Михаил Федорович жил со своею матерью не в Домнине, а в укрепленном Ипатьевском монастыре, Костомаров видел в герое «одну лишь из бесчисленных жертв, погибших от разбойников в Смутное время». Ему горячо возражали Соловьев, Погодин, Домнинский, Дорогобужин и другие; но все они руководились, в основном, теоретическими соображениями и догадками. С конца 1870-х и особенно 1880-х годов, с открытием исторических обществ и губернских архивных комиссий, стали обнаруживаться новые документы о подвиге Сусанина, открылись почти современные ему «Записки» и многочисленные рукописные «предания» XVII и XVIII веков, в которых выказывалось очевидное преклонение писавших перед подвигом Сусанина (некоторые прямо называли его мучеником). В 1882 году Самарянову, собравшему немало не изданных до него косвенных источников, удалось доказать, что поляки и литовцы целым отрядом действительно подходили к Домнину и что Михаил Федорович «скрылся от ляхов» в Ипатьевском монастыре после появления польско-литовского отряда. Теперь общепринятая версия подвига Ивана Сусанина сводится к следующему. Вскоре после избрания на престол, когда пятнадцатилетний Михаил Федорович жил со своей матерью в своей родовой вотчине селе Домнине в Костромскую волость пришли польские и литовские люди с целью убить нового соперника польского королевича Владислава; недалеко от Домнина им попался крестьянин Сусанин, который вызвался быть их проводником, но завел в противоположную сторону, в дремучие леса, послав перед уходом своего зятя Богдана Сабинина к Михаилу Федоровичу с советом укрыться в Ипатьевском монастыре; утром он раскрыл полякам свой обман, несмотря на жестокие пытки не выдал места убежища царя и был изрублен поляками «в мелкие куски».

Были в истории литературных мистификаций и более масштабные, авторы которых поставили делом своей жизни создание псевдоисторических произведений.

В 1812 году в огне Московского пожара погибло уникальное «Собрание российских древностей» А. И. Мусина-Пушкина. В состав этого собрания входил замечательный памятник древнерусской книжности – Спасо-Ярославский хронограф, содержавший величайшее произведение древнерусской литературы – «Слово о полку Игореве».

Три года спустя после гибели книги граф А. И. Мусин-Пушкин приобрел на московском книжном рынке новый, неизвестный науке, список «Слова». В этом же, 1815 году экземпляр рукописи удалось приобрести и Александру Федоровичу Малиновскому, бывшему в то время начальником Московского архива коллегии иностранных дел, членом-редактором Комиссии по печатанию государственных грамот и договоров, членом Российской Академии наук.

Малиновский приобрел рукопись в последних числах мая 1815 года. Пергаменный (из специальным образом обработанной телячьей кожи) свиток, якобы написанный в 1375 году Леонтием Зябловым, принес и продал ему за 160 рублей московский мещанин Петр Архипов. На вопрос о происхождении рукописи продавец сообщил, что она была «выменяна иностранцем Шимельфейном на разные вещицы в Калужской губернии у одной помещицы, которая запретила объявлять свое имя». Надо ли говорить о той радости, которую испытал первый издатель удивительного памятника древнерусской литературы, считавший, что подлинник утрачен навсегда. Понимая значимость нового обретения «Слова», А. Ф. Малиновский сразу же начал готовить приобретенный список к изданию: он описал саму рукопись, сравнил редакции и выбрал «разности». В это время первое печатное сообщение о «Слове» подготовил молодой начинающий ученый П. М. Строев, поместив его в журнале «Современный наблюдатель словесности». Он писал о свитке, не подозревая подлога и недоумевая, «по каким причинам почитает подложным» его Н. М. Карамзин.

Действительно, с недоверием и скептицизмом к приобретению А. Ф. Малиновского отнеслись только два человека: государственный канцлер Николай Петрович Румянцев и историк и писатель Николай Михайлович Карамзин. Доказательства их правоты появились в ближайшее время. Как уже говорилось, в ноябре 1815 года рукопись «Слова» приобрел А. И. Мусин-Пушкин. Восторженный граф приехал в Общество истории и древностей российских при Московском университете и торжественно сообщил о приобретении «драгоценности». «“Драгоценность, господа, приобрел я, драгоценность!..” – «Что такое?» – “Приезжайте ко мне, я покажу вам”». – Так начинает рассказ о событиях, связанных с разоблачением подделок, историк Михаил Петрович Погодин. «Поехали после собрания. Граф выносит харатейную тетрадку, пожелтелую, почернелую… список «Слова о полку Игореве». Все удивляются. Радуются. Один Алексей Федорович Малиновский показывает сомнение. «Что же вы?» – «Да ведь и я, граф, купил список подобный…» – «У кого?» – «У Бардина». При сличении списки оказались одной работы».

Два известнейших московских коллекционера и знатока древностей приобрели поддельные списки «Слова о полку Игореве», выполненные не менее известным московским торговцем А. И. Бардиным.

Кто же он – Антон Иванович Бардин (?—1841), житель Москвы, владелец антикварной лавки? Прямых биографических данных о его жизни и деятельности не имеется. Но косвенные позволяют говорить о том, что его хорошо знали в ученых и собирательских кругах Москвы (некролог на смерть Бардина напишет М. П. Погодин и поместит в журнале «Москвитянин»). Отзывы современников дают возможность утверждать, что он был знатоком рукописного и книжного наследия, старинных вещей, икон.

Московские коллекционеры хорошо знали Антона Ивановича Бардина. В его антикварную лавку захаживали практически все российские историки первой половины XIX века. Бардин не только торговал старинными манускриптами, но и изготовлял на заказ их копии. Научившись искусно воспроизводить архаические почерки, антиквар решил попробовать продавать их, выдавая за оригиналы. Обнаружить подделку было непросто, поскольку методы определения подлинности рукописей еще только разрабатывались. Спрос на такого рода продукцию оказался достаточно большим, и дело поставили на поток – специальная мастерская занималась изготовлением «состаренного» пергамена, соответствующих переплетов и застежек.