Вдова негра, с горькими воплями раздиравшая себе лицо, была тотчас выслана из Леокина под тем предлогом, что родина ее — Португальская Ангола. Удалось ли ей вернуться? Скорее всего, кто-нибудь недурно заработал, перепродав ее в одно из увеселительных заведений Леопольдвиля или Браззавиля. Конечно, торговля рабами давно запрещена... И как это негры ухитряются попадать в неволю?

Однако здесь речь пойдет не о черных жемчужинах из племени банту, а о ценностях, по мнению предпринимателей, куда больших — об алмазах. Удивительней всего, что эти драгоценнейшие камни не что иное, как углерод. Если у вас есть желание и деньги, можно алмазы просто жечь. В пламени дуговой лампы алмаз ярко вспыхивает, мгновенье — и бесследно исчезают три-четыре карата. Сгорит без остатка; в воздухе растворится углекислота и поможет росту бананов, сладкого картофеля, а то и маниока...»

О маниоке Тиль говорил подробно, но с явным отвращением:

«Как появился маниок в Африке? Родина этого ядовитого клубня, вес которого нередко достигает нескольких десятков фунтов, — Южная Америка. Но когда белые стали охотиться в лесах на негров, волей-неволей пришлось позаботиться и об их пропитании. Для рабов всегда считалось хорошим самое дешёвое, а потому в Конго стали выращивать маниок».

Сам Тиль Брюггенсен родился в деревушке Бишоот у Малдегема, неподалеку от известного старинного города Брюгге.

В 1914 году разразилась война. Провоевав с немцами три года, молодой пулеметчик был в 1917 году отравлен газами. Он долго болел и, несмотря на заслуги, так и не нашел работы на родине. Отчаявшись, он согласился на перевод в Бельгийское Конго сержантом колониальных войск. Демобилизовавшись, Тиль попробовал заняться возделыванием маниока. Но Бельгийский банк закрыл ему кредиты, и Брюггенсену пришлось из Базоко, что в среднем течении Конго, возвратиться в Леокин и искать работу. Награжденный высшим бельгийским орденом, Тиль надеялся на поддержку правительства, но глубоко ошибся. Дело в том, что у Тиля был существенный недостаток — все вещи он называл своими именами.

Вымогательство у коренных жителей Конго он не называл «подарками благодарного населения», а просто грабежом. Вместо «руководства неграми для воспитания из них полноценных рабочих» он говорил о принудительном труде на плантациях, о разбое белых чиновников. Встречая военного коменданта или губернатора провинции, он громко приветствовал их: «А, старый кровопийца!.. Конголезский палач!» Неудивительно, что Тиля пытались выжить из Бельгийского Конго любыми способами. И, конечно, для такого человека у правительства работы не было. В конце концов Тиль решил действовать самостоятельно.

В сопровождении своего верного мичолунги, захватив лишь крупнокалиберное ружье для охоты на слонов и острый тесак для рубки девственного леса, Тиль отправился в малярийные дебри реки Касаи. В Леокине вздохнули свободней: наконец-то тропическая малярия заставит замолчать опасного болтуна!

Длина Касаи — две тысячи километров, и в дождливый период она несет воды раз в двадцать больше, чем Рейн около Кёльна во время паводка. В среднем течении Касаи проходит граница между Португальской Анголой и Бельгийским Конго. Там, где на сотни километров простирался тропический лес, Тиль и решил поохотиться. Конечно, охотиться на слонов запрещено, а лицензия на охоту стоила куда больше, чем вся давно проданная Тилем ферма. Но в Анголе действуют другие охотничьи законы, чем в Конго, да и кто будет в непроходимых болотах разбирать, откуда взялись слоновые бивни. Двадцати полновесных бивней вполне хватило бы, чтоб наконец-то уехать на родину — в Европу, где над крышами кирпичных домов Бишоота проносится свежий северный ветер.

Молодого мичолунги Тиль укрыл когда-то от погони: негр бежал от невыносимой принудительной работы со строительства железной дороги в Линди. Тиль убил обеих собак-ищеек и до смерти напугал надсмотрщиков.

На груди у слуги красовался знак, удостоверяющий, что негр работает по контракту и освобожден от всех других принудительных повинностей. Знак этот Тиль попросту «взял» из стола бельгийского комиссара по труду во время своего последнего визита.

Тиль и Баантумичо понимающе улыбнулись друг другу, раздобыв бесплатно билеты на пароход от Леокина до Порт-Франки. Они отправились в путь: белый — на верхней, черный — на нижней палубе, где сотня цветных ютилась на двадцати пяти метрах. Единственное удобство подобного путешествия — остановки на ночь.

Все цветные пассажиры высыпали на берег, разводили костры, варили маниок в помятых жестянках из-под бензина. Иногда им удавалось поймать в лесу нескольких гигантских лягушек, болотных черепах или молодого крокодила; собрать дюжину улиток величиной с кулак.

Комендант Порт-Франки на реке Касаи запретил Тилю и его слуге ехать дальше. «Без провианта, без товаров для обмена, без десяти по крайней мере негров носильщиков экспедиция состояться не может» У вас детское представление о первобытном лесе, господин Брюггенсен,— заявил комендант. — Это вам не увеселительная прогулка в Альпах, с рюкзаком за плечами. А мне придется отвечать, если вы попадете крокодилам в пасть, не говоря уже о расходах на розыски. Или снарядите экспедицию, как полагается, или немедленно вернитесь в Леокин!»

Но Тиль, не вняв советам, в одно прекрасное утро исчез вместе со слугой, успевшим завести дружбу со всеми чернокожими солдатами.

Посланные за беглецами патрули вернулись через десять дней ни с чем. «Лес велик, широка Касаи, громадны крокодилы, и узка тропа в Анголу, — пели, возвращаясь, негры. — След белого растаял, как роса жарким утром. Никогда нога его не ступит на землю Порт-Франки, его поглотили джунгли и болота Киви-Киви».

Возвращение

Через десять месяцев, в разгар тропических дождей, Тиль снова появился в Порт-Фрэнки, оборванный, исхудавший, поддерживаемый верным Баантумичо, черное лицо которого казалось серым. Ружья не было, а нож сточен до стилета.