Возле двери в инфоцентр услышал смех. Удивился: не думал, что Юрка может развлекать девчонку байками. Ан нет, рассказывает, руками машет.

– Тебя Ядвига вызывает.

С Юркиного лица сошло оживление. Хмуро кивнув, он вышел.

– Я обещал одну морду нарисовать, велели взять у тебя планшетку.

Кира лихо прокатилась в кресле вдоль стола и сдернула плотный лист толщиной с палец.

– Держи.

Егор покрутил с недоумением. К листу крепился серебристый карандаш с крохотным шариком вместо грифеля. Снизу и сбоку на рамке виднелись выдавленные значки.

– Режимы: авторучка, тушь, пастель, краски, ну и так далее. Тип бумаги, шероховатость. Это – очистить все, ластик, его толщина. Разберешься? Или настроить?

– Погоди. Мне нужен обычный мягкий грифель.

– Черкни, попробуй.

Тронул карандашиком – остался легкий след.

– Нет, тонкий слишком. Как?.. Ага. И бумага, не очень гладкая. Спасибо.

– Нравится?

Кира с интересом смотрела, как он набрасывает портрет.

– Конечно!

– Подарить не могу, извини. Да его и не пронесешь – очень уж потроха высокотехнологичные.

Егор рассеянно кивнул, увлеченный диковинным альбомом.

– А где другой лист взять?

Кира показала.

– Ты здорово рисуешь. А меня можешь?

– Угу. Потом.

Так, губы потоньше. Удобный ластик, не размазывает, стирает чистенько. Подбородок грубее. Еще. Затенить щетиной. Вроде похож. Отставил планшетку, зажмурился на пару секунд и открыл глаза. Точно, вылитый он. Теперь в полный рост, с ружьем, в походной одежде.

– Занесу в базу, – сказала Кира, поворачиваясь к странному плоскому телевизору.

На экране перед ней возникли рисунки Егора. Он удивленно перевел взгляд на альбом в своих руках. Ничего себе!

– А теперь меня.

Для смуглой Киры с ее четкими, резкими чертами Егор выбрал тушь. Он осторожно наносил последние штрихи, когда появился Юрка. Сунулся ему через плечо, посмотрел и хмыкнул.

– Что сказала Ядвига? – полюбопытствовала Кира.

Юрка оседлал стул и положил кулаки на спинку. Выглядел он озадаченным.

– Предложила остаться.

– Да ты что?!

– Ну да. Обещала, что жильем обеспечат и до института денег подкинут в счет будущего контракта. Потом стипендия. Окончу и в разведотдел. Срока-то у меня нету – нездешний. В общем, блестящие перспективы.

Энтузиазма, однако, в его голосе Егор не услышал. Зато Кира обрадовалась:

– Я же говорила, у нас не хватает вейнов! Ты согласился?

– Обещал подумать.

– А… его искать? – Егор не знал, как сказать: Зеленцова? Отца?

Юрка пожал плечами.

– Соглашайся, – попросила Кира. – Или тебе обязательно нужно в Бреславль?

– Ага, аж бегу туда и падаю.

Сердито толкнул стул и отошел к окну. Отсюда виднелись холмы, поросшие одуванчиками, в тени они еще сохранили желтый цвет. На горизонте вырисовывался лес – все больше елки, иногда, светлыми мазками, березы. Разлапистая антенна шевелила под ветром блестящими лопастями. На холме появился всадник, оглянулся на базу и поехал в сторону опушки.

– А этот откуда? – спросил Юрка.

– Тут недалеко биостанция. Минут за семь долететь можно. Там хорошие ребята. Покататься иногда дают.

– Надо же, все прелести жизни. Как по заказу.

Всадник спустился и пропал из виду. Юрка повернулся к Егору:

– И никакого интерната! Круто, да?

– Тогда какого черта ты выламываешься?

– Хороший вопрос. Ладно, тебя провожу, там поглядим.

Удивительно, но только после этих слов, прозвучавших так просто и обыденно, Егор поверил: он сегодня-завтра может оказаться дома. Встал, чуть не уронив с колен планшетку.

– Ты чего? – испуганно спросил Юрка.

Не нужно больше гоняться за Грином. Ждать, вычеркивая день за днем – сначала с отчаянием, потом, когда они начали складываться в недели, со страхом. Осталось сорок восемь часов, плюс – глянул на «командирские» – девять с небольшим. А потом появится Васька, который знает ориентиры.

– Егор, – окликнул Юрка, кажется, впервые назвав его по имени.

Он снова сел, покрутил в руках серебристый псевдокарандаш.

…Пятьдесят семь часов десять минут.

Поднял голову, постаравшись улыбнуться.

– Грохоту было! Я прочихался, проморгался. Куда дальше? Наверху киски полосатые ходят, когтями решетку пробуют. Внизу охрана мечется. И я посредине.

В детской палате стояла непривычная тишина. С десяток пацанов слушали, поблескивая глазами и приоткрыв рты.