– Прячется моя форту-у-уна, где ее искать – не зна-а-аю…

Весь бар вскакивает с мест и подпевает ему так, что дрожат оконные стекла:

– СОТНИ ПУЗЫРЕЙ ВОЗДУШНЫ-Ы-ЫХ Я СНОВА В НЕБО ВЫДУВА-А-АЮ!

– Яр-ко-ни! – ревет бар, и все как один колотят в ладоши.

– Яр-ко-ни! – и снова серия оглушительных хлопков.

– Яр-ко-ни! – и свист, и улюлюканье, и дикие вопли.

Мой первый хедбольный матч: «Яркони» – славоярский «Мортинджин».

Опьянение подстегивает любопытство, я донимаю Кефира расспросами. Он поясняет скупо и неохотно, предпочитая от меня отмахиваться, как от мухи, – сам весь в предстоящей игре.

Миновав полицейское оцепление, мы вливаемся в поток зрителей, который затягивают циклопические ворота Каян-Булатовского стадиона. Поднимаемся на сектор трибун, который пестреет черно-красными флагами; доносятся обрывки песен, пьяные голоса распевают стишки-кричалки.

– Вот виповские трибуны, – машет рукой Кефир. – Сегодня почти пусто, но обычно там заседают всякие знаменитости, миллионщики, некрократия… А вон там – гребаные журналисты. Этих гадов я вообще не перевариваю…

Я вовремя прикусываю язык, чтоб не спросить почему.

Кефир продолжает:

– А вон там, прям напротив, – славояры. Гляди, как беснуются! Наш противник, смекаешь? Не самые заклятые вражины, но всё же недолюбливаем друг друга… Отсюда их неважно видно, но лучше тебе, приятель, и не видеть этих ребят вблизи. Настоящие звери! У себя на славоярщине бегают по лесам голышом, шерстью с ног до головы заросли, как медведи настоящие, и весь словарный запас на четыре слова: «ололо», «ар-р-р», «ы-ы-ы» и «вотка».

Я пытаюсь разглядеть наших противников – с той стороны арены, где плещутся сине-золотые знамена. Лиц почти не видно, но могу представить себе – мне приходилось видеть славояров раньше. Один из этих, как выражается Кефир, дикарей, служил у нас в студгородке швейцаром. Приятный пожилой дядька, и лексикон у него был вполне человеческий. Правда, кожа на лбу и скулах постоянно шелушилась от бритья.

– А на остальных? – спрашиваю я, указывая на соседние трибуны, где пестрота шарфов и флагов пореже. – Вон там кто?

– А, эти! – презрительно машет рукой Кефир. – Эти вообще не при делах. Одно слово – «мирка».

На арену, разгороженную обширными секциями («Стихийки, – поясняет Кефир. – В этом половина драйва!»), выходят команды.

С обеих сторон они состоят из мортифицированных покойников – землистая кожа, проступающие синие вены, жгуты-мышцы, грубые шрамы, оскаленные голые десны, набыченные лысые лбы, яркие бельма глаз.

Ревет сирена, на арену вбрасывают мяч – им служит залитая коллоидным раствором отрубленная голова очередного погоревшего на взятках чиновника.

Лучший вариант карьеры в Яр-Инфернополисе – присоединиться к чиновничьему аппарату, некрократии. Первая ступень на пути к физическому бессмертию. Морт-техники превращают заурядных клерков в некрократов – лишенных эмоций, серокожих «слуг народа» с пансионом и обширным списком привилегий. Но если тебя ловят на коррупции, имперское законодательство беспощадно.

Давным-давно это были публичные казни с топорами и плахами, с народными гуляниями, пирогами и сбитнем. А потом коррадцы разворошили осиное гнездо – послали своего мореплавателя Коламбуса, наивного идеалиста, за океан в поисках края мира. Вместо края мира он нашел густо населенный материк.

Коламбус не вернулся. Вместо него с той стороны океана приплыли рубберы – Люди Древа, Сыновья Пернатого Змея.

Рубберы наступали. Аккуратные средневековые городки с ратушами, церковками и мельницами они превращали в оплоты своей империи – «живограды» с Древами-Кормилицами. Древам посвящен был жертвенный ритуал, который превратился в спорт и получил название «хедбол». Рубберы захватили и Корраду, и Фарлецию. Могли бы пройти и дальше, если бы не генералиссимус Сирен-Ордулак и наша дипломатия, которую мы оттачивали в череде пактов, интриг и заговоров две тысячи лет.

Мы не смогли одолеть друг друга и начали процесс интеграции. Мы им – морт-техники, некрократов, паротанки, водку, синематографы и дирижабли. Они нам – хедбол, кетчуп, матэ-коку, деликатес для богачей – безумно дорогую потейту.

А еще – гумибир. Из-за пристрастия к нему соседа-однокурсника Роди меня и выгнали из универа.

Гумибир, гребаные разноцветные мишки – священные рубберские зверьки…

Не хочется вспоминать.

Я слежу за игрой, мало что понимаю. Мертвяки сначала гонят голову-мяч в одну сторону, потом в другую. Различаются между собой только боевой раскраской: наши выкрашены черно-красным, славоярские – синим с золотом.