«...Пробираясь вдоль скалистых стен, стараясь не сорваться, я совершенно неожиданно заметил на отлогом выступе скалы играющих самца и самку Пенелопы. Самец совершал известный у этого рода бабочек танец облета вокруг самки, которая медленно опускалась на цветы очитка, растущего здесь же на склонах. Половой рефлекс у бабочек притупляет инстинкт самосохранения. Учитывая это, я быстро подкрался к ним на расстояние не более 1,5 метра и взмахом сачка поймал сразу и самца, и самку. Радости моей не было предела. Я настолько волновался, что не мог сразу вынуть бабочек. Чтобы они не бились, я слегка сдавил им грудки. Это были слегка полетавший самец и великолепная, совершенно чистая самка, значительно крупнее самца. Сверху ее крылья были темные, с крупными черными пятнами, а снизу их заливали яркие серебристые полосы и нити. Опустив их в морилку, я долго рассматривал во всех деталях свои неоценимые трофеи. Мне вспомнилось, как в книге «Малайский архипелаг» А. Р. Уоллес описывал свои переживания, когда он поймал на острове Батчиане красивейшую райскую бабочку орнитоптеру: «Когда я вынул бабочку из сетки и раздвинул ее величественные крылья, сердце мое забилось, кровь бросилась в голову, я был близок к обмороку...» Теперь я еще больше понял этого натуралиста».

Потом Алексей Иванович Куренцов еще находил места обитания Пенелопы, но, к сожалению, не держал их в секрете, даже писал о них в книгах. Коллекционеры, естественно, не дремали... И редчайшая серебристо-зеленая перламутровка скал становилась все более редкой.

Думаю, нетрудно понять, с каким волнением ждал я через день у входа в гостиницу Володю и машину, о которой удалось договориться накануне. Около восьми утра подкатила «Волга», скоро появился и Мещеряков.

Шофер Николай оказался очень умелым. Машину он вел быстро, хотя дорога была трудной.

Я думал о том, что повезло нам необыкновенно — мы ехали, ехали за Пенелопой! Однако неожиданно заморосил дождь... Мне вспомнилась книга об одном ученом, путешественнике, который с детства очень хотел попасть в малоисследованную африканскую страну, но судьба, как нарочно, подстраивала ему всевозможные козни. И вот, когда наконец через долгие годы он все-таки попал туда, время его пребывания совпало с бесконечными проливными дождями. Так и довелось ему увидеть страну своей мечты в паутине дождя...

По мосту переехали реку Илистую. Где-то здесь, на ее берегах, скрыта полудикая плантация женьшеня, которую Дерсу Узала завещал Владимиру Клавдиевичу Арсеньеву и которую до сих пор не могут найти. За Илистой забрались на перевал, спустились и оказались рядом с Уссурийским заповедником, где мне предстояло быть с экспедицией через неделю. Густые дебри обступили дорогу.

Наконец — долина очередной реки, возделанные поля и большое старое село, которое не раз упоминалось в книге Арсеньева. Отсюда мы увидели море — Уссурийский залив...

И вот спуск с асфальтированной дороги, медленное движение по скрежещущему под колесами щебню сквозь густые заросли. Выехали на просторный отлогий берег реки — от него круто поднималась сопка, снизу поросшая кустарником, а выше покрытая каменной осыпью.

— Останови, Николай,— сказал Володя, едва сдерживая волнение.

Это были те самые места, где путешествовал Куренцов и где довелось ему поймать редчайшую бабочку. Но... Небо было покрыто мрачными облаками, которые шли и шли с той стороны, откуда дул холодный ветер. Синий махаон, как я уже знал, летает почти в любую погоду, но будет ли летать Пенелопа?

Договорились с Николаем, что он вернется сюда в половине пятого. И он тотчас уехал в ближайший поселок — обедать и заправлять машину.

Мы начали восхождение. Преодолев цепкие заросли, выбрались на осыпь. Отсюда было прекрасно видно долину реки, текущей в светлых щебенистых берегах, вдоль которых курчавились кроны деревьев. Они именно курчавились, словно аккуратно подстриженные ножницами садовника, и отдаленно напоминали барашки кучевых облаков, только зеленого цвета. И по обеим сторонам долины грядами поднимались невысокие, тоже зеленые сопки.

Наша осыпь выглядела весьма неуютно, и казалось странным, что именно ее выбрали бабочки местом своего обитания. Но дело в том, что здесь растет определенный вид фиалки, который служит кормовым растением для гусениц Пенелопы. Володя показал мне это совершенно невзрачное растеньице с сердцевидными листьями.

Движения Володи были осторожны, лицо — внимательно, а я что-то никак не мог осознать торжественность момента: мешали острые камни осыпи, холодный ветер и серое небо. Картина была тоскливая. Расстроенный, я предложил Володе немного перекусить. Полазав по камням и посверкав очками во все стороны, Володя согласился.

— Да, жалко,— сказал он.— Они должны быть здесь, точно. Видишь, фиалка. Подождем. Может быть, солнце выглянет.

Кое-где в небе действительно голубели просветы, один из них, похоже, приближался к нам.

Вскоре узкая голубая полоска расширилась, в нее глянул ослепительный диск. Все вокруг засветилось и ожило. Володя тотчас вскочил, схватил сачок и стал карабкаться по камням, непрестанно оглядываясь. Я тоже полез, придерживая фотоаппарат и сумку с объективами, но, честно говоря, мое внимание больше притягивала долина реки внизу — несколько раз там уже промелькнули черно-синие махаоны и вроде бы один ксут.