Кол стукнул ладонью по крышке стола.

— Любопытный вы человечишка, черт вас дери! Какое вам дело до нашей работы? Почему бы вам не перестать совать нос, куда не следует, и не убраться восвояси? Вы здесь нужны, как...

Томпсон сник. Он не был дипломатом. Словесная перепалка была не по его части.

— У нас есть соглашение...— неуверенно проговорил он.

— Тридцатипятилетней давности! Соглашение, которое вы только и делали, что нарушали. Совсем как американцы на Севере, ни дать ни взять. Хотите знать, кто вы такой? Вы...

— Кол...— начал было я.

— Жалкий пигмей, которому...

— Кол!

Он угрюмо замолчал.

— Вас, полковник, наверное, интересуют испытания, которые мы проводим,— сказал я.— Хотите взглянуть на установку?

Кол, казалось, ушам своим не поверил. Похоже, он решил, что я предаю и его, и все наше предприятие. Но разгадать мой замысел было нетрудно: просто хотелось выяснить, с каким поручением прибыл Томпсон. А про Центр они и так знали почти все.

— У вас, кажется, есть что сказать мне,— начал я, когда мы, оставив Кола в кабинете, направились к полигону.

Он полез в карман и протянул лист бумаги. Это было юридическое заключение, подписанное виднейшим специалистом по международному праву; даже я знал это имя, хотя юриспруденция для меня — тайна за семью печатями. В заключении говорилось, что в случае назревания кризисной ситуации целесообразней было бы передать «Кроссуинд» ЕККП в соответствии с подписанным правительством Австралии соглашением. По этому документу все опыты, связанные с космическими полетами в нашей стране, должны проводиться под эгидой ЕККП.

— Опыты — да,— сказал я.— Но что, если эта штука у нас заработает? Тогда вас не допустят, не так ли?

— Так, мистер Фрейзер. Но только если она заработает.

Стало быть, скоро мне придется исполнять приказы из Парижа. И Вашингтона, разумеется. Если в самое ближайшее время нам крупно не повезет, «Кроссуинд» наверняка передадут Европейской компании космических полетов. Разница в жадности между европейцами и американцами невелика. И те и другие одинаково подходили к подобной ситуации в середине века. У ЕККП, европейского ракетного консорциума, было так: «Вы нам — свои пустыни, мы вам — престиж». У США: «Вы нам — территорию под военную базу, мы вам — защиту». В те годы Австралия жаждала и престижа и защиты, но больше всего ей хотелось ощутить свою «принадлежность к державам». Политиканы выделили тысячи квадратных миль у Северо-Западного мыса американцам и отдали европейцам почти полный контроль над Вумеровским центром. Несколько десятилетий спустя они поняли свою ошибку, но идти на попятную было слишком поздно...

Я провел Томпсона через контрольно-пропускной пункт, и мы зашагали к громадному зеркальному шару, занимавшему весь зал.

— Удивительная штука,— сказал Томпсон.— Поскорее бы начать работать на ней!

Я решил не отвечать и прошел туда, где группа сотрудников сгрудилась у контрольного телевизора. Пилот-испытатель Тевис называл одному из наблюдателей ряд цифр. Он казался усталым, но не было ни признаков какого-либо вредного воздействия, ни тех симптомов, которые проявились у Чарта. Я взглянул на часы. Тевис находился в поле на семь часов дольше Чарта.

— Как он? — спросил я доктора.

— Кажется, совершенно здоров. Энцефалограмма в норме.

— Ну что ж,— сказал я, подумав.— Отключайте установку.

Поле замерцало и постепенно стало невидимым. С высоты колонны на нас смотрел Тевис, он моргал в ярком свете зала. На месте испытания делать было больше нечего, и мы ступили на дорожку, ползущую к управлению. По дороге я задал Томпсону неизбежный вопрос:

— Сколько времени в нашем распоряжении?

— Это не мне решать, мистер Фрейзер. Если бы я мог теперь же добиться вашего согласия...

— Никак невозможно: придется обсудить этот вопрос с начальством в Сиднее.

— Об этом мы уже позаботились,— сказал Томпсон.— Через несколько часов получите подтверждение.

Первым моим желанием было ударить его, стереть этот самодовольный взгляд с наглой рожи, но все прошло. Насилием тут ничего не поправишь.

— Да, похоже, вы все предусмотрели,— признался я.— Жду указаний... сэр.

Второй раз за день он посмотрел на меня в замешательстве.

— Зря вы так, мистер Фрейзер. Тут нет ничего личного. Мы оба уже давно в этой игре. Это бизнес, и ничего больше. Можно ли позволить себе иметь чувства?

У меня не было настроения обсуждать вопросы этики.

— Может быть, завтра?—спросил я.

— Как вам угодно,— ответил Томпсон.— И, надеюсь, к тому времени вы будете проще смотреть на вещи.

Часа в три ночи я проснулся от раздражающего скрежета сигнального устройства, которое надевал всегда, если меня могли вызвать. Я потянулся к переключателю связи. Звонил Кол.

— Чарт снова сбежал,— сообщил он.— В пустыню.

— Сбежал? Я считал, что он все еще в коконе...