Когда он проснулся, это был медленный мучительный процесс. Он пытался вернуться в сознание, словно выплывал из какой-то темной вязкой жидкости.

Он открыл глаза и увидел, что он вернулся в свою не то комнату, не то тюремную камеру. Возле него сидела Хемерте, на ее элегантном лице было выражение глубокой озабоченности.

– Ты не сказал мне, что ты из Лиги, – сказала она.

Он кашлянул и прочистил глотку.

– Я вольнонаемный. По контракту.

Слабость собственного голоса напугала его.

– В любом случае, мы чуть не убили тебя. Старый генч задел послание-на-задание, и он утверждает, что оно вызвало к жизни смертную сеть. Почему-то она стабилизировалась, прежде чем успела взорвать тебя изнутри. Ты в сорочке родился, что остался в живых. И у меня нет объяснения этому.

Руиз снова кашлянул.

– Сеть стирается и слабеет, – ответил он.

Непонимание отразилось на ее лице.

– Ну, что бы там ни было. Во всяком случае, мы хотим тебя. И женщину тоже. Вас обоих.

– Зачем же это я вам нужен?

Хемерте странно посмотрела на него.

– А ты не знаешь? Ты разве вообще не способен заглянуть в себя? У тебя странный и богатый разум, Руиз Ав. У нас в Глубоком Сердце нет никого похожего на тебя. Ты сексуалист, чувственная личность, но ты и стоик. Ты развратник – и спартанец. Ты занимаешься любовью и приносишь смерть с одинаковой ловкостью. Ты наиболее интересный из всех, кто пришел к нам, ты подлинная тайна.

Кое-кто из нас боится тебя. Эти готовы были убить тебя, пока ты лежал без сознания. Они говорили, что ты разнесешь по всей нашей общине раковые клетки нигилизма, которые развратят и съедят нашу общую душу. Но большая часть наших единомышленников хотела бы у тебя поучиться. Приходи к нам, и ты никогда не останешься один.

– Нет, – сказал Руиз.

– Нет? Альтернатива ведь – рабство.

– Я был рабом. Для меня это временное состояние.

Хемерте разволновалась.

– Мы не можем заставить тебя присоединиться к нам – тогда ты воистину станешь для нас раковой опухолью. Можем ли мы пойти с тобой на сделку?

– Есть вещи, которые я должен доделать.

– Послание-на-задание? С этим мы можем справиться. Генч слишком слаб, чтобы справиться со смертной сетью, но он может стереть из памяти послание-на-задание, а тогда сеть сама постепенно разрушится.

– Дело не просто в этом, – сказал Руиз.

Он внезапно почувствовал прилив ужаса, который пытался скрыть. Остаться здесь, в Глубоком Сердце, вовеки, не имея взамен ничего, кроме бесконечно повторяемого удовольствия совершенно безличного сексуального единения… вдруг все это показалось ему кошмаром. На что же это похоже, навеки похоронить себя заживо в гробнице жадной плоти?

– У меня есть прочие обязанности.

– Какие? Теперь я хочу тебе сказать, что женщина должна остаться. Сначала она может даже протестовать против этого, но наши данные о ее характере уверили нас, что она в самом скором времени приспособится, и тогда она станет одной из нас. Может быть, ты и способен устоять перед нашими убеждениями, ты гораздо старше и закаленнее, чем она, ты больше пережил и стал жестким. Но она – совсем иное дело.

– Я не уверен.

– Неважно, – сказала Хемерте, – она должна остаться. Но именно ты нужен нам больше всего. Скажи мне, почему ты так отчаянно сопротивляешься, почему ты так возражаешь? Многие рискуют своей свободой, рискуют попасть в рабство, но все равно приходят к нам – лишь бы иметь такой шанс, а ты отказываешься без колебаний. Почему?

Руиз сел на постели, чувствуя, что силы постепенно возвращаются к нему.

– Возможно, потому, что я не могу посвятить себя только одному виду удовольствия. Перспектива кажется мне необыкновенно тоскливой – постоянно делать одно и то же.

– О-о-о, ты нас недопонял. Неужели ты думаешь, что мы проводим все наше время в постели? Нет, мы, человеческие существа, не наделены такой необычайной жизненной силой. Мы скоро заболеем, если будем так поступать. У нас есть и остальные интересы помимо этого. У нас есть все стандартные развлечения: видео, эмотигога, психоделические средства. Хобби очень распространены у нас. Я сама развожу рыбок-огневок. Кроме того, я могу делать обычный фарфор, хотя, надо признаться, мои тела различаются по способностям и ловкости, поэтому качество моей работы непостоянно, иногда хуже, иногда лучше, и временами я впадаю в досаду. Но все-таки в один прекрасный день мы все научимся делать фарфор, когда мой дух пройдет через все тела.

– Это очень привлекательно, – сказал Руиз, – но боюсь, мне покажется, что меня в какой-то степени стало меньше…

– Нет-нет. Совершенно очевидно, что ты совершенно нас не понимаешь. Пожалуйста, послушай: ты совсем не представляешь себе, на что это может быть похоже, – сказала она. Лицо ее загорелось внутренним убеждением, взгляд словно устремился в какие-то ее внутренние переживания. – Я знаю, тебе представляется это так, словно все, что мы ищем от жизни – это грубое и примитивное наслаждение, которое человек получает, совокупляясь с кем-то почти незнакомым. Я же знаю как они называют нас там, наверху. Трахальщики, правда? Но в нашей вере есть нечто гораздо большее. Поверь мне, пожалуйста: чувства нарастают по мере того, как меняются тела, каждое тело прибавляет нечто новое к нашему опыту и познанию жизни. Ты проникаешь в тело любимой, а потом в тебя проникают, когда ты становишься женщиной, ты можешь слить свою плоть и с ним, и с нею, а потом еще с кем-то, и еще, и еще, пока ты не начнешь чувствовать то, что мы ценим превыше всего, всепоглощающее единство с нами всеми, со всеми остальными великими душами, чувство, что ты любишь всю вселенную настолько, насколько это возможно почувствовать и постичь человеческому существу. Ты не можешь понять, на что это похоже.