Областное начальство, раздраженное постоянными вспышками сибирской язвы в Монаковском районе, откомандировало туда доцента кафедры инфекционных болезней местного мединститута. Доцент прочел в ЦРБ целых три лекции: одна была посвящена клинике сибирской язвы, вторая — диагностике, а третья лекция представляла собой нечто вроде тренинга, совмещенного с экзаменом — вопросы, ответы, разбор различных ситуаций. Данилов посидел минут пятнадцать на первой лекции и тихо слинял в отделение. Он и в институте не видел смысла в лекциях, на которых говорилось то же самое, что было написано в учебнике. Собрались, подремали под монотонное жужжание лектора, разошлись — какая же это лекция?

Третий (а как же без этого?) случай «сибирской язвы» был диагностирован в участковой больнице поселка Октябрьский. Здесь хотя бы имелись объективные предпосылки: в больницу обратился таджик-гастарбайтер, только что вернувшийся из родного Худжанда. Врач Поповкин (он же и главный врач) слышал вчера в новостях, что на севере Таджикистана вспыхнула и свирепствует сибирская язва. Для верности Поповкин сверился с краснообложечным атласом СССР одна тысяча семьдесят седьмого года издания, хранившимся в его кабинете. В атласе никакого Худжанда не оказалось. Поповкин позвонил в местное отделение.

— У меня лежит подозрительный тип, — сообщил он. — Якобы таджик, якобы из Худжанда, но дело в том, что в Таджикистане нет такого города…

— Бывший Ленинабад, — ответил дежурный капитан, по долгу службы неплохо разбиравшийся в географии республик бывшего СССР, из которых массово ехали в Россию на заработки. — Географию надо учить, доктор.

«Приди еще ко мне с триппером — я тебе покажу географию, — подумал Поповкин. — Так мочеиспускательный канал промою, что на стенку полезешь!»

Ленинабад на карте нашелся — на севере Таджикистана. Тютелька в тютельку. Поповкин вздохнул, надел маску и перчатки, пошел к больному. Он бы надел и противочумный костюм, береженого, как известно, и Бог бережет, но в больнице не было ни одного. По ведомостям проходили 3 штуки, но реально не было ни одного. Прежнего главного врача посадили за торговлю наркотиками, поэтому Поповкину пришлось принимать дела в хаотической суете, во время которой ему было не до противочумных костюмов.

Таджик лежал на кровати и смотрел в потолок. Губы его беззвучно шевелились, не иначе как молился.

«Плох совсем», — сочувственно подумал Поповкин, еще не до конца профессионально очерствевший. Таджик и впрямь был нехорош: истощенный, серый, с заостренными чертами лица и чернотой под глазами. На лбу то и дело выступали, скатываясь вниз, бисеринки пота.

Поповкин покосился на левую руку таджика, лежавшую вдоль тела ладонью кверху. Ладонь украшала язва размером с пятирублевую монету, которую покрывал черный налет, края были неровными и припухшими.

— Файзулла, что появилось сначала — язва или температура? — спросил Поповкин, стараясь говорить медленно и подкрепляя свои слова жестами — сперва указал пальцем на язву, а затем на градусник, лежавший на тумбочке.

— Язве… — машинально повторил Файзулла, не поняв вопроса.

— Наверное, от животных заразился? — предположил Поповкин. — Ишака трогал, верблюда?

— Да, — на всякий случай согласился Файзулла, разобрав знакомые ругательные слова ишак и верблюд, не понимая, почему ругается врач.

«Наверное, сердится, что мне нечем заплатить», — решил Файзулла и попытался исправить положение:

— Днги буди, дохто… — произнес он, недоумевая, почему так плохо слушается его язык.

— Сдох? — послышалось Поповкину. — Кто сдох? Верблюд?

«Не верит, что отблагодарю», — подумал Файзулла и, собравшись с силами, энергично кивнул два раза подряд.

Только что приехал с севера Таджикистана, контактировал с верблюдом, который сдох, на руке появилась язва черного цвета, а потом температура поднялась до сорока с половиной… Да с такими данными ни о чем другом не подумаешь, как о сибирской язве!

Поповкин еще раз прогнал в уме обоснование диагноза и позвонил в СЭС…

Файзулле несказанно повезло: не имея ни гражданства, ни полагающегося к гражданству полиса обязательного медицинского страхования, он вылечил свою пневмонию не где-нибудь, а в областной больнице, причем из трех две недели он пролежал в отдельном боксе со всеми удобствами. Доктору Поповкину повезло меньше: чувствуя, что настало время решительных мер, главный врач ЦРБ вкатил ему строгий выговор с занесением в личное дело, что означало годовое отсутствие премий. Евгению Викторовичу и Елене Михайловне было велено довести до сведения всех сотрудников, что ошибочно выставленный диагноз сибирской язвы повлечет за собой строгие репрессивные меры.

— А то привыкли жить по принципу: лучше перебздеть, чем недобздеть! — напутствовал заместителей Юрий Игоревич. — Мозги уже не включаем, для разгадывания кроссвордов бережем! Они перестраховываются, а на меня во время совещаний в Твери уже пальцами показывают. Это, мол, тот самый Сухарчик, у которого подчиненные знают всего два диагноза — внематочная беременность и сибирская язва.

При чем тут внематочная беременность, заместители не поняли, но уточнять не стали. Не годится докучать начальству вопросами, когда оно изволит гневаться. Так недолго и слететь из заместителей — на теплые места желающие всегда найдутся.