— Эк ты вовремя меня… — озадаченно говорит Игнат. За его спиной виднеется автомобиль с включенными фарами и тело в пятне света на асфальте. — Но жестко. Самолетом. Ну ты даешь. Это губитель, что ли? С автоматом вылез, представь?

Губитель… Точно…

— Покарауль, — приказываю ему я и лезу обратно в саркофаг. Ладонь неприятно саднит, когда я опираюсь на борт.

Консоль. Датчики. «Ввод».

Петюня сидит на мостовой за стеклянным кубом и плачет. Увидев меня, он всхлипывает и утирает нос рукавом. Но ничего не говорит. Боится. Рядом с ним ржут над чем-то сказочные стражники и снуют улыбающиеся горожане.

— Я бы отпустил тебя, — говорю ему, подходя. — Но у меня контракт.

— Я же тебя спас, — хнычет он. — Я же…

— А чего других-то не спасал? Но я обещаю, что твое содействие будет учтено при рассмотрении дела.

— Другие — они другие. Другие могут жить. Там. Не здесь, — тихо говорит он. — Они не понимают ничего, эти другие.

Вхожу в ловушку, кладу руку ему на плечо и считываю с образа шута все необходимые для задержания данные: идентификаторы сферы, имя, фамилия пользователя, дата рождения, адрес, социальный статус, потоковое видео с онлайн-камеры его прибора.

— Я же тебя спас… — обреченно повторяет он.

Я изучаю видео и ошарашенно хлопаю глазами. Перед моим взором предстает больничная палата. Убогие часы над дверью, мутные разводы на покрашенных стенах. В углу покосившийся старенький холодильник с наклеенным листом инвентаризации. На белой койке в паутине проводов и капельниц лежит обтянутый кожей скелет. У окна мигает огнями аппарат жизнеобеспечения, а рядом с кроватью сидит пожилая женщина с опустошенным лицом и читает книгу. Губы ее шевелятся, и я неожиданно для себя чувствую предательскую резь в носу.

Вот ты какой, Петюня. Вот что загнало тебя в конструкт… Террорист и маньяк. Хулиган и бунтарь. Калека и чей-то сын.

Губитель, спасший мне жизнь. Прикованный к кровати бедолага, вынужденный наблюдать, как бездарно прожигают свою жизнь те, кому повезло больше. Я смотрю на Петюню и чувствую себя чудовищем.

Дальнейшая процедура проста. Отчет в бригаду скорого реагирования, сопровождение группы захвата, высаживание дверей, координация с бойцами, чтобы не спалить мозг преступнику, и собственно задержание.

Я представляю себе, как десяток затянутых в униформу лбов бегут по больничному коридору, врываются в палату, отталкивают в сторону женщину с книгой и ждут моего сигнала, чтобы схватить губителя.

Мне становится гадко. Да еще и это мерзкое свербение в носу, как будто я смотрю финал какой-то драмы и все заканчивается совсем не хорошо — так, как надо, но не так, как бы хотел я.

А затем я встаю, выхожу из ловушки и отключаю ее. Вижу, как недоверчиво, но с надеждой смотрит на меня Петюня, и, ни слова не говоря, покидаю сферу.

— Ты уже? — спрашивает меня Игнат. Я выбираюсь из недр саркофага, уверенный, что завтра же возьму отпуск. — Кого-то поймал?

Я молчу, чувствуя где-то в глубине души постыдный укол сожаления. Вдруг кто узнает, что сегодня эксперт «АРТ Индастриалс» отпустил опасного преступника? Тут одним нагоняем не обойдешься. Проблем будет выше крыши.

Но я не мог поступить иначе. Я бы никогда себе этого не простил.

— Быков? — окликает меня Игнат. Я поднимаю на него вопросительный взгляд.

— Взял кого-то, говорю? Бригаду вызывать? — теряет терпение водитель. Позади него в свете фар все так же лежит труп Борга.

Тоже ведь губитель.

Я смотрю на доброго Игната. Крепкий, здоровый, неглупый человек, который предпочитает сжигать свою жизнь под собственный виртуальный храп. Первостепенная цель для губителя.

Законопослушный гражданин.

— Нет, — говорю ему я. — Ушел мерзавец.

Иногда я плохо выполняю свою работу. Иногда я сомневаюсь, ту ли сторону выбрал.

Когда старкора Дантеса послали расследовать пропажу буквы «К» из вывески магазина на Советской, он сперва не подумал плохого. Такие пропажи в Корректорском отделе считались рутиной. Доехать до объекта. Записать показания, держа в уме, что дел наверняка наделал кто-то из работников. Обычно все заканчивалось штрафом — в зависимости от того, как серьезно умудрялись исказить написанное.