Надежда продолжала понимающе кивать, блуждающий взгляд её скользил от одного участника беседы к другому. Алёна посмотрела на меня поверх очков, а я посмотрел на её крестик. В этот момент я почувствовал в ней союзницу. Да, с какой стороны ни посмотри, ну никак эта гламурная сексапилка не гармонирует с образом Штейна, в котором очевидны и печаль, и мудрость, и боль решений.

— Были сделки, о которых я не знал, но должен был…

В то мгновенье, когда Штейн проговаривал причины, по которым он «должен был всё знать», дверь в кабинет открылась так порывисто, что он от удивления замолк. Вошла Таня Кондаурова, 16-летняя оторва в рваных джинсах, и, шумно хлопнув дверью, обронив на ходу «Здрасьте-подкрасьте», прошла к секретарскому месту, и, плюхнувшись в кресло, бросила на стол свою сумку.

(Таня была приходящей помощницей, на тот момент без оклада и без должности. Дочь знакомых, она проходила обследование в кардиоцентре, и заглядывала в офис пообщаться, у нас завязались приятельские отношения, постепенно она втянулась в работу и её стали нагружать поручениями, и, соответственно, выдавали из кассы деньги за её участие в рабочем процессе. Все остальные подробности наших отношений немного позже).

Посмотрев на сияющее Танино лицо, я ощутил, как же душно от напряженного словесного поединка, ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Не обращая внимание на посетителей, Таня спросила: «Как дела что ли, чего такой смурной?!»

Алёна взяла папку «Банк», и, просмотрев несколько страниц, картинно вскинула руки:

— OMGadable! На эту сделку — с мерсиленом 6–0 и хирургической сталью — выписок нет на самом деле. Что там дальше?

Я почувствовал, что союзник переметнулся на сторону противника. Штейн поднял свой суровый взгляд:

— Мы ДОЛЖНЫ сейчас всё выяснить. С 14-го декабря 1999 года по сегодняшний август 2000 года у меня не прояснилась ситуация по сделкам, а именно…

Он стал раскладывать бумаги, перечисляя даты, коды, названия больниц. Таня всё ещё ждала ответа на свой вопрос, и я сказал:

— Вообще я вахуе сегодня. День такой длинный, тягостный, и от начала до конца полная хуйня творится.

Надежда, всё так же покачивая головой, встала, и направилась к журнальному столику, чтобы включить чайник. Включив, уселась на диван рядом со мной.

— Тут полная неразбериха! — раздался возмущённый голос «интеллектуалки». — Это просто incredible! Без бухгалтерской базы проверка… как бы невозможна в принципе. Где ваш 1С?

Раскрыв чайную упаковку, пересчитав пакетики, Надежда подтвердила:

— Без один эс невозможно. На линолеумном заводе, где я работала, в один эс вгоняли весь линолеум — до каждого сантиметрика, вот это был учёт.

Тут зазвонил телефон. Таня подняла трубку:

— Алло, Совинком, здравствуйте… Да, сейчас вам подскажу…

Открыв на компьютере программу 1С, она нашла нужный документ, и ответила:

— Наталья Владимировна… записывайте: счёт фактура С-0005647 от 12.07.2000, по платежному поручению № 364 от 06.07.2000. Ой, спасибо, вам то же. До свидания.

И положила трубку.

Для «интеллектуалки» ситуация прояснилась окончательно. Развязная школьница в рваных джинсах имеет доступ к бухгалтерской программе, а их с Штейном здесь держат за придурков.

Я счёл момент подходящим, чтобы вмешаться. Поднявшись, направился к своему столу:

— Ты говоришь: «надо прояснить», «у меня нет сведений по сделкам», что ты там ещё сказал… Давай проясним. Я, допустим, забыл что-то добавить в отчёт, мог ведь. Но я также забыл внести некоторые расходы. Мебель, на которой ты сидишь, откуда она, по-твоему? Дед Мороз принёс? Благотворительная помощь в РКБ на открытие роддома кто перечислил? В приказном порядке попросили, иначе работать не будут. Я говорил тебе об этом, ты заиграл всё дело, пришлось самому раскошелиться. А встречные проверки кардиоцентра, расходы на «помойки», швейцарский хирургический костюм Быстрову, подарки другим клиентам, поздравления с праздниками, организация конференции в кардиоцентре, другие издержки, которых слишком до хуя и которые тебе до пизды. А сотрудники, «сурки» и прочие козлы, организовавшие свои фирмы, начали топтать наши грядки — ты в курсе проблемы — с ними решались вопросы — тоже не бесплатно. А… Ладно, чего уж там! Давай, ищи то, что я, по-твоему, укрыл, а я напомню тебе о расходах, незаслуженно тобою забытых. Затем подведём баланс.

Я сел в своё директорское кресло, Штейн с Алёной сидели передо мной, как рядовые сотрудники. Откинувшись на спинку кресла, я оценил реакцию «интеллектуалки» по дрожанию крестика на её груди — она порывисто дышала, не зная, как реагировать на нецензурщину, настолько это было incredible, но вместе с тем, на самом деле, очень брутально.

— Теперь такой вопрос начинается, — продолжил я, оценив волнение Алёниной груди, — эта очкастая, я… как бы… не знаю, кто она такая, и что делает в нашем офисе. Я не принимал её на работу… на самом деле…, её нет в штатном расписании Совинкома — не веришь, взгляни хотя б одним глазком.

Мы с Штейном пристально смотрели друг на друга, и продолжали смотреть некоторое время после того, как Алёна, схватив сумочку, с криками «OMGadable!» выбежала из кабинета.

— Это всё недобросовестные сотрудники, — наконец, выдавил Штейн. — Ты очень доверчивый, и тебя все обманывают.

Он встал и обратился к последнему из оставшихся в кабинете бухгалтеров:

— Надежда… вы не оправдали наших надежд!

И стал медленно приближаться к ней, быстро заводясь, и пока дошёл, успел накричать, закатить истерику, обвинить, оскорбить, и уволить. Голос его гневным рокотом, как ручей — ущелье, наполнил помещение, на Надежду хлынул бурный поток негодования, который не удалось выплеснуть на меня. Он разоблачил бездействие и безответственность; и взмахом руки словно сорвал завесу будущего, и перед ошеломленными зрителями разверзлась дымящаяся бездна. Адский адъ! Все в ад!!! Возле дивана, этого последнего прибежища символического бухгалтера, Штейн закончил монолог следующей уничижительной фразой: