«Быть может, во мне говорит профессиональное пристрастие, но я не знаю другого места, где бы поэзия и проза так тесно соприкасались друг с другом, как в море. Оно с одинаковым изяществом укладывается в ритмы рифмованных строк и в строки производственных отчетов. Я не первый год хожу по Балтике, но до сих пор не могу отказать себе в удовольствии хотя бы несколько минут постоять на капитанском мостике не у штурвала, а просто так — любуясь, как вечернее солнце при безветрии опускается в воду, хотя одновременно разум диктует мне: «Штиль — твой враг!» В полный штиль опущенный за борт трал слипается...» — говорил Янис Шуба, когда мы возвращались в порт.

Было около четырех часов ночи. Яниеа Шубу я ждал на окраине Лиепаи, возле управления рыболовецкого колхоза «Большевик». Рядом шумело море, и после обильного дождя в свежем воздухе стоял запах водорослей. Пройдя за бетонную стену здания, я оказался на узком песчаном пляже. В лицо ударил холодный и резкий ветер. Темное Балтийское море было неспокойно. Волны нескончаемой чередой накатывались на берег. Где-то далеко звездное небо и море сливались в единое целое, куда, кажется, можно смотреть бесконечно, и чем дольше смотришь, тем явственнее чувствуешь округлость моря и слышишь его волнение...

Постепенно перед зданием управления затихает тарахтение мотоциклов и шуршание велосипедов. Люди исчезают за калиткой порта...

Час назад Янис Шуба позвонил мне в гостиницу и сказал: «Выходим».

Всматриваюсь в фигуры и лица шагающих к калитке рыбаков, чтобы угадать среди них молодого капитана. О нем я пока знаю мало. Знаю, что он был делегатом XVII съезда комсомола, что ему 26 лет и что в колхозе его зовут «мастером кильки». Вероятно, Янису было проще узнать меня, так как в этот час среди шагающих рыбаков я был единственным, кто праздно стоял на месте. Янис подошел, протянул руку и деликатно спросил:

— Вы меня ждете?.. Идемте посмотрим, может быть отбой.

Высокий, широкоплечий, он шел быстро, прямо держал спину. Уже на пирсе я спросил Яниса, почему они выходят в море ночью.

— Чтобы успеть поставить трал до восхода солнца. Утром хороший лов. — Он говорил медленно, тщательно подбирая русские слова. — Сейчас, осенью, частые смены ветра, потому далеко в море не уходим.

По обе стороны пирса ошвартованы небольшие суда. Слышен гул машин. Во внутренней бухте маленькие рыболовные боты — РБ, почти без надстроек, но и на тех и на других судах через грузовые стрелы перекинуты сети. Два-три суденышка уже выходят в море, и в темноте видны удаляющиеся гакобортные огни.

— Вот и наши суда, — кивнул Янис на ошвартованные в три ряда друг к другу и к пирсу суда. — На них новейшие приборы и машины в триста лошадиных сил...

Люди все подходили и исчезали в своих кубриках. Только слышалось короткое: «Свейки!» — «Здравствуйте...» Мы прошли через два траулера на третий. При тусклом освещении я прочитал на спасательном круге: ТБ-7. Янис провел меня через корму на правый борт и пригласил в свою небольшую каюту. Даже для одного Яниса каюта с двухъярусной койкой была явно тесновата. Я вышел на палубу и поднялся на крыло мостика, откуда увидел немолодого, крестьянского сложения латыша в шестигранном картузе: сидя на крышке трюма, он — в луче прожектора — перебирал сеть.

— Это Вилис Гинтерс, — послышался голос капитана, — наш тралмастер. — Янис подошел и, как гостеприимный хозяин, начал пояснять то, что меня интересовало. — Вилис двадцать лет ловит рыбу. Я как-то спросил у него, как он стал тралмастером. Он ответил: «Я умею держать в руках иглу...» А вот и Брунее Рубежис — механик. — По палубе прошел плотный латыш в твидовом пиджаке, с портфелем и скрылся в носовой части. — Брунее перегонял это судно из Астрахани. Он говорил, что на Волге отвел душу: ловил рыбу на удочку и однажды вытянул сома на четыре килограмма. Ела вся команда... С остальными познакомлю позже. Надо отходить. Тралмастер все еще сидел на крышке трюма, не вынимая изо рта сигарету. Перебирая сеть, он достает иглу и быстрыми движениями наращивает новые ячеи. Затем вынимает из кармана нож, обрезает нить, прячет нож в карман — и снова крупные задубелые пальцы быстро перебирают сеть. Движения давно отработанные. Он словно и не замечает, что траулер оставил позади порт, мол и вышел в открытое море.

— Хотите молока? — спросил Янис.

Его предложение было неожиданным, пока я не сообразил, что он рад бы угостить гостя, но ночью в камбузе ничего, кроме молока, нет...

— Может быть, поспите пока в каюте? До «хлебного квадрата» еще часа три.

Идем на северо-запад. Впереди в море видны тусклые огоньки колхозной флотилии. Ровно стучат машины. Небо по-прежнему звездное, и лишь у самого горизонта слегка наметился просвет. Ночь так постепенно переходит в утро, что увидеть грань между ними почти невозможно.

Если только запомнить первый, почти пастельный просвет у горизонта, а затем через час восстановить его в памяти и сравнить с тем, что видишь в данный миг, то вдруг заметишь, что поблекли звезды, а у самого горизонта совсем погасли, и небо приоткрылось, и в рваных тучах появились светящиеся надрезы...

Совсем незаметно прошли три часа. Янис все так же стоит за штурвалом, то и дело поглядывая на светящуюся шкалу эхолота. Улавливая мой взгляд, говорит:

— Глубина давно уже сорок метров. То, что нужно. Через пять минут будем ставить трал.