Между тем, с точки зрения ряда историков, подлинным убийцей Бориса и Глеба мог быть не только Святополк, но и сам Ярослав. Ему, как одному из младших братьев, это было достаточно выгодно.

Впрочем, и это всего лишь одна из версий. Реконструкция подлинных исторических событий по летописным источникам и житиям святых – дело неблагодарное, один аргумент там противоречит другому. Ясно лишь одно: Святополка обвинили без достаточных и веских оснований, а церковь использовала трагедию как очень удачную и нравоучительную сказку, поскольку она осуждала княжескую междоусобицу. На самом же деле не Святополк был, конечно, «Окаянным» – время было такое – окаянное.

По-своему эта история актуальна и сейчас – борьба за власть даже между людьми, которые называют себя «одной крови», мягче не становится. Со времен Святополка и Ярослава история так и повторяется из века в век, из эпохи в эпоху. И до тех пор пока государство строится насилием, даже просто в чисто функциональном смысле: присоединением новых территорий не за счет экономического интереса, а за счет доминирования властных структур, – до тех пор будет какой-то главный штурвал стоять в главном месте, и за этот главный штурвал будут бороться. Причем вырывать его друг у друга любыми способами, потому что именно от него все зависит. Точно так же, как это было в сталинские времена, когда был единый центр управления, и за него боролись последовательно Каменев со Сталиным, или Сталин с Троцким, или потом Сталин с Бухариным, и так далее. До тех пор пока работает право сильного, естественно, это будет продолжаться. И только когда работает закон, когда есть прозрачная и понятная процедура – либо престолонаследия, если говорить про монархию, либо передача власти путем свободных выборов, если говорить про демократию, – тогда «окаянство» уходит если не совсем, то на второй план.

Вопрос в том, в какой форме осуществляется борьба за власть и каковы методы управления. Если они силовые, то получается, как когда-то говорил Пушкин про Российскую империю – «самодержавие, ограниченное удавкой». То есть ограничить монарха можно, только убив его, свергнув и заняв его место. И с заменой императора на генерального секретаря в российской политической традиции мало что изменилось. Потом стала как бы демократия, но система осталась прежней – есть «национальный лидер», а все остальные политические институты играют мало роли. Соответственно, этого национального лидера сместить практически невозможно, поскольку он систему выборов свел почти к нулю, а все политическое поле «зачистил». То есть за кого ни голосуй, все равно заранее ясно, каков будет результат.

В 90-е годы наш парламент был достаточно независимым и много крови попортил президенту Ельцину, особенно когда коммунисты обладали большинством в Государственной Думе. А сейчас все выстроено в одну вертикаль, и в связи с этим, естественно, древнее «окаянство» возвращается в повестку дня, потому что очень трудно сместить человека, который лично контролирует все ресурсы: властные, информационные, финансовые, силовые, медийные.

Если вернуться к истории убийства Бориса и Глеба, то не так важно, кто убил их – Ярослав или Святополк. Есть даже распространенная историческая версия о том, что Святополк не был сыном святого князя Владимира, а был сыном Ярополка, то есть усыновленным Владимиром племянником, и поэтому не имел прав на престол, а следовательно, у него именно поэтому были мотивы убивать Бориса и Глеба. Но это неважно, поскольку в центре всей истории Бориса и Глеба главная идея – это непротивление смерти. И эта идея покорного приятия государственного насилия – элемент, который в русской жизненной и политической философии доминирует вот уже более тысячи лет, – и есть самое важное в истории Бориса и Глеба. То есть вся легенда сложилась не вокруг Святополка, а вокруг мотивов Бориса и Глеба, которые, уподобившись Христу, приняли свою смерть, решив, что все должно быть так, как хочет Господь, и не предприняв никаких действий.

Модель сегодняшней власти, конечно, кардинально отличается от старой, монархической. Эта модель олигархическая, в которой каждый выполняет свою функцию, и национальный лидер – это не более чем функция, не более чем определенная мифология. Неверно думать, что лично Путин или Медведев, или кто-то еще контролирует все ресурсы. В этой модели есть несколько десятков игроков, каждый из которых контролирует свою часть политических, медийных и финансовых ресурсов. Путин выступал на протяжении восьми лет модератором этой системы и достаточно четко выполнял принятые в ней правила игры.

Вообще, на протяжении всей своей жизни, Путин не «кинул» и не обманул ни одного из тех людей, перед которыми у него были какие-то обязательства – даже неформальные. Будь то Собчак или Ельцин, будь то семья Ельцина, будь то те бизнесмены, которые способствовали его приходу к власти в 1999–2000 годах, например, Роман Абрамович, Михаил Фридман и некоторые другие. Путин всегда держался за свою команду и никого не сдавал. В окружении Путина почти нет людей, которые бы имели основание жестко на него обижаться, – он всегда только давал, а не забирал. Тогда как чаще возникает другая ситуация – например, наполеоновские маршалы все последние годы существования империи страшно обижались на Наполеона, по словам историка – «так, как будто бы они его возвели на престол, а не он раздал им титулы и земли». Но в окружении Путина этого нет – он всегда давал окружающим больше, чем они заслуживали, и намного. Путин всегда поддерживал элитную конвенцию, которая не дала уйти на дно ни одной из ключевых фигур ельцинской эпохи.

Исключение составили три человека: Березовский, Гусинский и Ходорковский. Но от Березовского и Гусинского начала избавляться еще ельцинская семья в 1999 году, и Путин здесь был разве что исполнителем. Что же касается Ходорковского, то это, с одной стороны, исключение, которое подтверждает правило, а с другой стороны, никаких личных обязательств перед Ходорковским у Путина никогда не было.

То, что Медведев никого тоже так и не поменял и многим кажется простой марионеткой Путина, – это проявление того же, что и с Путиным было в первые годы его правления. Они очень четко понимают, что не нужно резко поворачивать руль, – может занести в кювет. В этом смысле мысль о «самовластии, ограниченном удавкой» у них где-то на заднем плане тоже присутствует. Но при этом нынешняя властная модель – вовсе не самовластие, а очень сложная, четко выстроенная элитная конвенция. И до недавнего времени элиту абсолютно все устраивало. Медведев ничего не отобрал из того, что дал Путин, а тот в свое время почти ничего ни у кого не отобрал из того, что дал Ельцин.

И по сути, когда говорят «Путин», большинство тех, кто разбирается в политике, имеет в виду все-таки не личность, а «коллективного Путина», определенную властно-денежную олигархию. И в некотором роде Путин из исторических личностей больше всего похож на князя Владимира, который тоже был удачливым политиком и который тоже давал своим приближенным, своей дружине, очень многое, за что его любили и считали «Красным Солнышком». Вопрос в том, насколько надолго эта модель установилась. Есть такой термин, как «Путинский консенсус элит» – он действительно существовал лет десять, но сейчас начинает появляться некоторое напряжение. Потому что, во-первых, ресурсов не так уж много, и делить их так, чтобы всем хватало, стало трудно. То есть Путин щедр, он не жадничает, выполняет свои обязательства и щедро делит ресурсы между людьми, которых он считает серьезными игроками, оставляя при себе главный ресурс – власть. Но проблема в том, что кроме элиты есть еще сто сорок миллионов населения, недовольство которых установившимся порядком вещей растет.