Кризис хотя и был сильнейшим, но он был не между Востоком и Западом, а внутри самой социалистической системы. Компартия Чехословакии первой из коммунистических партий, входивших в зону советского влияния, поняла, что движется в тупик – как в экономическом, так и в идеологическом смысле. Это понимал даже консерватор Новотный, а уж тем более – реформатор Дубчек.

Но даже Дубчек вовсе не ставил перед собой той задачи, которой так страшились в советском Политбюро. То есть в Праге никто не собирался выходить из Варшавского договора или бежать прочь из социалистического лагеря. Речь шла лишь о том, чтобы сделать более эффективной планово-рыночную экономику и добиться большей внутрипартийной демократии.

В самом Кремле по чешскому вопросу тоже шла борьба. Международный отдел ЦК предупреждал о негативных последствиях для КПСС и всего международного коммунистического движения решения о вторжении войск стран Варшавского договора в Прагу. Победили, однако, сторонники силового метода решения проблемы.

Что было бы дальше, если бы в Прагу не вошли войска, сказать сложно. Но Пражская весна доказала, что демократизация ведет к самоуничтожению социалистической модели. Во всяком случае, если брать за образец советский социализм. Просто чехи, на свою беду, немного опередили историю. Михаил Горбачев позже хотел примерно того же, но у истории всегда свои планы – забеганий вперед она не терпит.

Так что все пришло – но в свое время. И в Праге, и в Москве. Просто Чехии с Гавелом повезло больше, чем России с Ельциным. Кто тогда победил? Формально – Москва. Но Александр Дубчек не зря в одном из предисловий к книге о Пражской весне писал, что главная победа не военная, а нравственная. И в этом смысле он победил, конечно, полностью: его руки не были замараны, и он указал дорогу в будущее – редкий и завидный итог жизни для политика.

Конечно, Дубчек был исключительно драматической личностью. Его предало не только советское руководство, но и руководство чехословацкой компартии – его коллеги и даже друзья, которые, по сути, и подготовили вторжение коллективных сил безопасности «для обеспечения стабильности и социализма».

Однако есть лидеры, которые доказывают существование определенного парадокса, и Дубчек из их числа. Такие лидеры своей жизнью, своей судьбой и тем, что они теряют власть, помогают выпрямить путь истории. После поражения попытки сделать «социализм с человеческим лицом» в Чехословакии ни одна другая страна не делала второй попытки, ибо было ясно, что в стране-сателлите СССР, при существовании мировой системы социализма и при существовании советской империи, это невозможно. А двадцать лет спустя в Советском Союзе лидером стал Михаил Горбачев, который тоже ценой потери власти доказал другую аксиому – что социализм с человеческим лицом вообще невозможен.

Почти все давно поняли, что плановое хозяйство – это абсолютно бесперспективное дело, это вечные дефициты и бедность. Но и сейчас остаются две страны, где оно все еще сохраняется – Куба и Северная Корея. И поэтому когда говорят о том, что мог прийти кто-то другой кроме Горбачева и все равно история пошла бы по тому же пути – это вопрос спорный, потому что перед глазами есть пример Северной Кореи, где десятки лет ничего не меняется, как бы ужасно там все ни было.

Поэтому возможно даже – это большое чудо, что советская плановая экономика и советский коммунизм исчезли относительно безболезненно. Просто невероятно, чтобы идеология, целая идеологическая система ушла так мирно. Ведь все знают, с каким грохотом уходил национал-социализм и сколько миллионов людей при этом погибло.

При этом в самой России мало кто на самом деле представляет или отчетливо помнит, как на самом деле было всего несколько десятков лет назад, поэтому немало людей – молодые, пожилые, среднего возраста – хотят вернуться к директивной плановой экономике. Хотя, конечно, на самом деле они хотят вернуться скорее в СССР – есть ностальгия по Советскому Союзу как по большой великой стране. В дымке прошлого «застой» представляется неким «золотым веком» стабильности и порядка.

При этом ни в Польше, ни в Чехии, ни в Словакии, ни в Венгрии, ни в других странах бывшего соцлагеря такой ностальгии по социалистическому периоду нет. Объясняется это в первую очередь тем, что их переход к капитализму в принципе можно считать вполне успешным. Им удалось создать демократическую систему, удалось интегрироваться в ЕС, удалось обновить экономику. И даже недавний мировой экономический кризис гораздо сильнее ударил по таким странам, как Ирландия, Греция, Португалия и Испания, чем по бывшим социалистическим государствам. Наоборот, можно сказать, что их поднимающаяся экономика показала свою устойчивость. Поэтому и особых поводов для ностальгии у них нет, в отличие от России, в которой дела все никак не наладятся.

Возможно, секрет Восточной Европы в том, что она пошла в противоположном от России направлении. Их обществу и политической элите удалось добиться практически национального консенсуса относительно того, чего они хотят. А хотели они возвращения в Европу, на что и были направлены все силы. Средством достижения этой цели стал демонтаж старой системы. И основным средством демонтажа был отказ от монополии одной политической группировки, то есть – демократия, политическая конкуренция и честные свободные выборы. Они сумели провести разделение собственности и политической власти и обеспечить защиту частной собственности. Может быть, действовали часто неоднозначно и противоречиво, но тем не менее обеспечили тот вектор, который привел Восточную Европу к успеху. По сути дела, Восточная Европа села в европейский поезд, а мы остались на полустанке.

Но конечно, странам Восточной Европы было намного проще, чем России, – это надо ясно понимать. Прежде всего дело в том, что социализм – это наш продукт, отечественный, а не импортированный, как у них. И у них он был только сорок лет, а у нас – семьдесят, так что при нем в СССР выросло несколько поколений. Во-вторых, вся советская промышленность была ориентирована на военные цели. И в-третьих, Советский Союз распался, тогда как восточноевропейские страны вернулись к своему историческому суверенитету.