Об этом скоростном спуске скоро стало известно в других отрядах. Начальник партии Миша Шлоссберг издал приказ о категорическом соблюдении всех правил техники безопасности. Шутник и любитель розыгрышей, Боря Любимов откопал где-то в экспедиционном грузе книгу по технике безопасности при геологоразведочных работах и не преминул послать мне, жирно подчеркнув слова: «Передвигаться по фирновым и ледниковым склонам и откосам необходимо с помощью ледоруба и страхующей веревки. Спуск по наклонным поверхностям ледников и фирновых полей способом скольжения запрещается...»

Так мы и разбирали весь день шлихи. Позднее, в лаборатории, их сравнят с образцами, собранными в этих же точках Лидой и Колей, сделают анализы — и высветится еще один уголок геологической карты.

Ночью сеял дождик. Шурша, ползали по палатке ручейники — безобидные, но неприятные твари, рыхлые, скользкие, с длинными коричневыми крылышками. Мы с Борей при свечке читали старые журналы. Коля Дементьев лежал, закинув руки за голову, и, не мигая, смотрел в одну точку. Думал.

Вообще Коле крупно не везло. Он расшибался, тонул, падал, находил на ровном месте кочку. Сугубо городской житель, Коля никак не мог приладиться к жизни среди дикой природы. Начнет сушить на костре брюки или рубашку, обязательно сожжет. Разряжая ружье, выстрелит и пробьет пулей палатку. Станет рубить дрова, разобьет лоб или скулу. Он с трудом привыкал к незнакомым ему словам. Первое время лабаз называл паласом, чехол от спальника — закладушкой, вместо «укрылся» говорил «окухтался».

Как-то раз мы пошли ловить мальму. Коле надо было перейти вброд протоку. Он сунулся в одно место, зачерпнул воду сапогами. Вылез, отжал портянки и полез в другое место, погружаясь сначала по грудь, а потом и по горлышко, хотя метрах в десяти дальше была мель, по которой пешком ходили воробьи. Коля чертыхался, стуча от ледяной воды желтыми, прокуренными зубами. «Помяните меня, Коля своей смертью не помрет», — крутил головой наш остряк Боря Любимов.

В полночь мы потушили свечу, стали засыпать, а Коля еще долго ворочался на нарах и тяжело вздыхал.

Рано утром на палатки свалился вертолет. Сильно накренясь на ветер, он завис над косой; спрыгнул механик и руками показал пилоту, куда садиться. Оказывается, за ночь тучи ушли. Стало солнечно, хотя ветер не утих. Прилетевший Миша Шлоссберг ругался, что мы не собрались раньше. Он сам был виноват в этом — не предупредил по рации, и кричал теперь больше для пилотов.

Мы похватали ружья, лоток, лопатку, вчерашний суп в котле и попрыгали в кабину. Вертолет тут же взлетел и, упав чуть ли не на бок, развернулся в теснине. Внизу мелькали петли вспененной реки, завалы от весенних паводков, искалеченные лавинами осины и ветлы. На рыжих скатах темнел кедровник. Ветер швырял машину от скалы к скале, и, казалось, только чудом она не задевала за камни лопастями. Вертолет сбросил нас у очередной бочки с бензином, в верховьях Кекры. Ими, если помнит читатель, был отмечен весь наш маршрут.

Как всегда на новом месте, спалось плохо. То мы слышали дробный перестук оленьих копыт, то тяжелую поступь медведей. Несколько раз с ружьями выскакивали из палатки, рассекали фонариком темноту, но зверей не видели, хотя следы, явно свежие, все тесней и тесней окружали наш лагерь.

Утром Коля Дементьев начал опоясывать бечевой стоянку. Для грома прикреплял пустые консервные банки. Он полагал, что медведь в потемках споткнется о веревку, зазвенят банки и можно будет встретить хищника во всеоружии.

Мы посмеялись, не зная еще, что в тот же вечер Лида нос к носу встретится с медведем. Вышла она на косу, чтобы осмотреть вертолетную площадку, и в кустарнике увидела здоровенного зверя. У нашей бывалой начальницы душа, видно, ушла в пятки. Она пустилась в бег. Медведь того и ждал. Если кто-то убегает, инстинкт подсказывает ему догнать. Несколько раз упав, разбив колено, Лида успела домчаться до палатки, где звенел посудой Коля. Увидев звериную морду, Коля заверещал так пронзительно, так дико, что медведь шарахнулся в сторону, зацепил лапой веревочное ограждение и, звеня пустыми консервными банками, понесся прочь.

Надо ли говорить, что «медвежья» тема присутствовала постоянно в наших разговорах. Особенно усердствовал Боря Доля. Как человек искушенный, тертый, проработавший в экспедициях на Колыме, в Саянах и здесь, на севере Хабаровского края, он видел медведей в разных переделках. Случалось, стрелял в них, иной раз обходил, не надеясь на надежность своей 20-калиберной двустволки.

В голодные годы, когда в тайге случается недород ягод, орехов, шишек и других кормов, звери становятся опасными хищниками, пожирают даже своих более слабых соплеменников. Беда, возникшая из-за бескормицы, волнами прокатывается по самым богатым медведем районам — Хабаровскому и Приморскому краям. Звери в поисках пищи скапливались, бывало, на восточных склонах Сихотэ-Алиня и на побережье Японского и Охотского морей. Они встречались в совершенно не свойственных им угодьях, заходили в поселки, проникали на скотные дворы, разрушали пасеки и таежные избушки, нападали на домашний скот и людей. И мы, зная это, опасались, не такой ли год выпал на нашу долю?

...В последний раз мы встретились с медведем уже в сумерки на завершающей стоянке. Все ушли на другие бочки, а мы возвращались к себе после трехдневного отсутствия. На подходе к лагерю Боря Доля обнаружил крупные медвежьи следы. Учитывая, что шел дождь, он отнес их появление к позавчерашней ночи. Более свежие следы, вчерашние, виднелись уже у самой бровки ручья, где были разбиты палатки и на кухне под брезентом стояли ящики с тушенкой, крупой, сгущенным молоком. Ясно, медведь в первый день осмотрел все дальние подходы. Во второй — приблизился вплотную, перебрался через ручей и топтался на песке, где мы очищали от копоти котлы и кастрюли. С пятнадцати шагов он, разумеется, учуял съестное, которое мы поленились забросить на лабаз, установил, что людей в лагере нет. Что-то помешало ему преодолеть эти пятнадцать шагов и совершить грабеж. Возможно, врожденная осторожность.