Все, что я хотел, было пивом. Но это не было тем, что я действительно желал. Это было неправильно. Я сказал себе очень твердо, что это неправильно. Даже если Кэррин удалось, так или иначе, заставить кобуру для оружия быть похожей на дамское белье. Или возможно, что-то было со мной.

— Медитрина была римской богиней вина, — сказал я. — И бассариды были другим именем служанок Диониса. — Я кивнул на пиво в ее руке и промолвил:

— Я думал, что менады были винными снобами.

Ее рот расползся в широкой, неподдельной улыбке, и зубы были очень белыми.

— Любой дух — дух бога, смертный.

— Это — то, с чем экстрасенсорный канал связывает их, — высказал я свою догадку. — Дионис. Бог пирушек и восторженного насилия.

— Конечно, — согласилась менада. — Смертные забыли истинную власть бога. Настало время напомнить им.

— Если вы собирались работать с напитками, почему было не начать с большой цистерны пива на стадионе? Вы получили бы доступ к гораздо большему количеству людей.

Она насмешливо глянула на меня:

— Пиво, варившееся в котлах размером с дом, в машинах и затем поданное холодным. У него нет души. Оно не достойно этого имени.

— Понял, — сказал я. — Ты — пивной сноб.

Она улыбнулась, ее великолепные зеленые глаза встретились с моими.

— Мне нужно было что-то реальное. Что-то собравшее любовь и гордость мастера своим созданием.

А это действительно имело смысл, с технической точки зрения. Магия есть во многом, и эмоция — одно из этого множества. Как только Вы начинаете массовое производство, по самой природе процесса Вы утрачиваете чувство личной причастности, которое могли бы иметь к чему- то сделанному вручную. Для целей менады это означало бы, что у выпускаемого на поток пива не было ничего, во что она могла погрузить волшебные зубы, никакого основания, способного принять чары принуждения.

Пиво Maка, конечно, готовилось с гордостью — реальной, личной гордостью, я имею в виду, а не официальной корпоративной гордостью докладчика.

— Почему? — спросил я ее. — Почему вы вообще делаете это?

— Я не одинока в своих действиях, чародей, — ответила она. — И это потому, кем я являюсь.

Я нахмурился и наклонил голову к ней.

— Смертные забыли богов, — сказала она, в ее голосе появился намек на гнев. — Они думают, что Белый Бог вытеснил много богов. Но они здесь. Мы здесь. Мне также поклонялись в своё время, смертный.

— Возможно, вы не знали, — сказал я, — но большинству из нас наплевать на это. Проливаться дождем с ударами молний уже не считается исключительной привилегией.

Она зарычала, ее глаза засияли еще ярче:

— Действительно. Мы ушли и оставили мир вам на хранение — и что случилось? Через две тысячи лет вы отравили и изнасиловали мать-землю, давшую вам жизнь. Вы срубили леса, загрязнили воздух, и затемнили колесницу Аполлона зловонием Ваших кузниц.

— И массовые беспорядки на игре Буллз имеют какой-то смысл? — потребовал я ответа.

Она улыбнулась, показывая острые клыки:

— Мои сестры устраивали футбольные матчи в течение многих лет. Мы расширяем привилегию. Она отпила из бутылки, оборачивая губы вокруг горлышка, и удостоверилась, что я заметил это. — Умеренность — это отвратительно. Мы следовало бы задушить Аристотеля еще в его хлеву. Алкоголизм — это призыв бога через болезнь.

Она оскалилась:

— Урок должен быть преподан.

Мёрфи задрожала, и затем выражение ее лица стало уродливым, взгляд голубых глаз сосредоточился на мне.

— Прояви свое уважение к богу, чародей, — выплюнула менада. — Пей или я познакомлю тебя с Пензэусом и Орфеем.

Греческие парни. Оба были разорваны на части менадами и их смертными компаньонками в оргиях, преисполненных восторженного насилия.

Мёрфи теперь дышала учащенно, ее щеки пылали, а глаза горели жаждой и гневом. И она смотрела прямо на меня.

Блин!

— Делаю встречное предложение, — сказал я спокойно. — Развейте чары на пиве и уезжайте из моего города, немедленно, и я не пошлю вас обратно к Эгейскому морю дюжиной кусков.

— Если ты не будешь чтить бога в жизни, — пообещала Медитрина, — тогда ты будешь чтить его в смерти.

Она вскинула руку, и Мёрфи бросилась ко мне, завывая от ярости.

Я побежал.

Не поймите меня превратно. Я повидал немало монстров. Но ни один из них не был маленьким, белокурым и симпатичным, зачарованным той, что, возможно, буквально являлась богиней. Мой выбор был ограничен. Мёрфи была явно не в своем уме. У меня был жезл, готовый к действию, но я не хотел убивать ее. Я также не хотел сойтись с ней врукопашную. Мёрфи изучает боевые искусства, особенно хороша она в захватах, и если дело дойдет до такого, то я окажусь в ситуации не лучшей, чем Каин.