— Что это было?

— «Рокем-Сокем Роботы», — я улыбнулся.

Он удивленно вытащился на меня.

— Что?

Я пояснил:

— Маленькие пластмассовые роботы, которыми можно драться.

— Я знаю, что это такое, Гарри, — ответил он. — Я пытаюсь понять, зачем ты подарил их мне?

Я поджал губы на минуту. Потом произнес:

— Сразу после смерти папы, меня отдали в сиротский приют. Это было Рождество. По телевизору шла реклама «Рокем-Сокем Роботов». Двое детей игрались с ними, ты помнишь? Два брата. — Я улыбнулся. — Это был год, когда я очень, очень хотел подарить этих дурацких пластиковых роботов моему брату.

— Потому что это значило бы, что ты не один, — тихо вздохнул Томас.

— Да, — сказал я. — И извини, что я забыл их. С днем рожденья тебя.

Он оглянулся на горящую галерею.

— Ну, — сказал мой брат. — Я полагаю, что хорошо, что ты хоть вспомнил об этом.

Ещё раз Пэт пригласила меня принять участие в ее литературном клубе, и ещё раз, я радостно согласился.

Что я могу сказать? Я боюсь перемен.

Темой последней антологии была свадьба, и эта была логическим продолжением — медовый месяц. Исследования в области этимологии выражения «медовый месяц» привели меня обратно к своим корням в Скандинавии и на Британских островах, где молодожёны, жених и невеста, уходили из своей деревни и оставались в одиночестве в течение лунного месяца, будучи в это время хорошо обеспечены медовухой.

Я думаю, что идея заключается в изгнании за пределы разумного сомнения, что любой ребенок, зачатый в то время, был законным наследником жениха. Или, может быть, это было просто, чтобы получить довольно молодую невесту, хмельную и дикую на месяц — дикую необузданную девушку, как это было у викингов.

Я понятия не имею, где я нашел информацию, в основном в Интернете, если быть академически точным. Для моих целей, это было не так важно, как нахождение основы вдохновения. Так, из молодожёнов, мёда, и норвежско-скандинавского фона, я разработал историю, используя всё из сюжетной линии «Досье Дрездена», которая не слишком убедительно соединена с базой этих идей.

Я положил их все вместе, шлёпнул Гарри в середину всего этого, и радостно наблюдал, как всё загорелось.

Я сидел в своём офисе, сортируя пришедшие счета, когда позвонил Мак и сказал:

— Мне нужна твоя помощь.

Это было впервые, когда я услышал от него четыре слова подряд.

— О’кей, — сказал я. — Где?

Я иногда не намного красноречивее, чем он.

— Паб «Островной Бездельник», — ответил Мак. — Вриглейвил.

— Уже в пути. — Я положил трубку, встал, взял свой черный кожаный плащ, и произнес, обращаясь к своей собаке, — У нас есть работа. Идем.

Мой пес, который был больше, чем большинство европейских машин, резво поднялся с места, на котором он лежал возле единственной в моём офисе батареи. Он встряхнул толстым серым мехом, потряс лохматой, почти львиной гривой на шее и плечах, и мы направились помогать другу.

Октябрь принес с собой больше дождей и холодов, чем обычно, а этот день выдался особенно ветреным и дождливым. Я припарковал свой старый, потрепанный «Фольксваген Жук», ссутулил плечи под кожаным плащом и побрел под ветром на север по Кларку. Мыш держался рядом со мной, прижимаясь к моей ноге.

Паб «Островной бездельник» располагался поблизости от стадиона Вриглей и был популярным местом встреч между играми. Он был больше большинства подобных заведений и мог принять несколько сотен посетителей в разных залах на нескольких этажах. Снаружи над входом в паб, на кирпичной стене были наклеены огромные афиши. Несмотря на то, что афиши промокли от дождя, на них всё еще можно было разобрать «Чикагская пивная ассоциация» и «ночь живого пива». Ниже висело объявление о соревнованиях и фестивале мини-пивоварен, с датой сегодняшнего дня. Множество народу сновало туда-сюда около входа.