— Я все обдумал, — заявил он, — и прежде всего я отправлюсь путешествовать.

— Это все придет в свое время, дружок, — ласково пояснил мистер Слокум. — Когда, — ну скажем, — вы будете готовы к поступлению в университет, тогда один год за границей был бы очень полезен.

— Разумеется, — сейчас же вмешался мистер Дэвидсон, уловивший вспыхнувшую в глазах мальчика искру неудовольствия и то, как он невольно сжал губы, — конечно, вы и до тех пор будете совершать небольшие поездки во время каникул. Я уверен, и мои товарищи согласятся, что — при надлежащей осторожности и надзоре — такие экскурсии могут даже оказаться весьма благотворными.

— Сколько, вы сказали, у меня денег? — спросил Дик довольно неожиданно.

— Двадцать миллионов по самому умеренному счету, то есть приблизительно двадцать, — быстро ответил мистер Крокетт.

— А что, если бы я сейчас сказал, что мне нужны сто долларов? — продолжал Дик.

— То есть как же, — так, гм… — запнулся мистер Слокум и взглянул на товарищей.

— Мы спросили бы вас, на что они вам нужны, — ответил мистер Крокетт.

— А что, — очень медленно проговорил Дик, глядя мистеру Крокетту прямо в глаза, — если бы я вам ответил, что, к сожалению, я не хочу этого объяснять.

— В таком случае вы бы их не получили, — ответил мистер Крокетт так поспешно, что в его словах послышалась некоторая доля резкости, точно он выстрелил своими словами.

Дик медленно склонил голову, как бы давая этим словам глубже запасть в свое сознание.

— Но ведь, друг мой, — торопливо вмешался мистер Слокум, — вы, конечно, понимаете, что вы слишком молоды, чтобы тратить деньги бесконтрольно. Распоряжаться ими для вас должны мы.

— Вы хотите сказать, что без вашего разрешения я и одним пенни пользоваться не могу?

— Ни одним пенни, — отрезал мистер Крокетт.

Дик задумчиво кивнул головой и пробурчал:

— Да, понимаю.

— Конечно, само собой разумеется, у вас будут карманные деньги, — сказал мистер Дэвидсон. — Ну, скажем, доллар или два доллара в неделю, а когда вы подрастете, они будут все увеличиваться, так что к тому времени, когда вам будет двадцать один год, вы безусловно будете вполне в состоянии, конечно, при некотором руководстве, самостоятельно распоряжаться своими деньгами.

— А до тех пор, пока мне не будет двадцати одного года, я со своими двадцатью миллионами не могу получить себе и сотни долларов, чтобы распорядиться ими по-своему? — смиренно спросил Дик.

Мистер Дэвидсон хотел смягчить ответ, но Дик прервал его и продолжал.

— Насколько я понимаю, я не могу тратить денег, не получив на то вашего общего согласия?

Опекуны все трое утвердительно кивнули.

— Значит, что мы вчетвером решим, то и войдет в силу?

Опекуны снова подтвердили.

— Так вот, я хотел бы сейчас получить сто долларов, — заявил Дик.

— На что? — спросил мистер Крокетт.

— Это я могу вам сказать, — ответил мальчик твердо. — Чтобы путешествовать.

— Вы пропутешествуете в постель сегодня вечером в половине девятого, — резко возразил мистер Крокетт, — и никаких ста долларов вы не получите. Дама, о которой мы вам уже говорили, приедет сюда к шести часам. Вам известно, что вы будете на ее ежедневном и, если так выразиться, ежечасном попечении. В половине седьмого вы, как всегда, будете обедать; она будет есть с вами и следить за тем, чтобы в положенный час вы ложились спать. Мы уже говорили вам, что она заменит вам мать: она будет наблюдать за тем, чтобы ваши уши были чистые, шея вымыта.

— И чтобы в субботу вечером я принимал ванну, — с преувеличенной скромностью закончил за него Дик.

— Вот именно.

— Сколько же вы, то есть сколько же я плачу этой даме за ее услуги? — спросил Дик озадачивающим, сдержанным тоном, вошедшим у него в привычку и испытанным на себе его школьными товарищами и учителями.

Тут мистер Крокетт впервые откашлялся, прежде чем ответить.

— Ведь я ей плачу, не правда ли, — настаивал Дик, — из тех самых двадцати миллионов?

— Он — в отца, — заметил про себя мистер Слокум.

— Миссис Соммерстон, или, как вы ее называете, «эта дама», получает сто пятьдесят долларов в месяц, то есть тысячу восемьсот в год, — сказал мистер Крокетт.

— Это выброшенные деньги, — вздохнул Дик. — И к тому же при полном пансионе.

Он поднялся со своего стула, этот тринадцатилетний аристократ — аристократ не по рождению, не по наследству, а по воспитанию во дворце на Нобском холме. Он был в эту минуту так горд и высокомерен, что его опекуны тоже невольно поднялись со своих кожаных кресел. Но он не напоминал маленького лорда Фаунтлероя; здесь все обстояло сложнее. Он знал, что жизнь человеческая многолика. Недаром на первом месте оказалась Мона Санвинетти. Недаром он дрался с Тимом Хэгэном, пока не разделил с ним власти над школьным двором. Рожденный отцом, пережившим бешеную золотую лихорадку сорок девятого года, он был подлинным аристократом и вместе с тем демократом, прошедшим народную школу. Своим молодым, еще незрелым умом он уже постиг разницу между знатью и простонародьем; он обладал громадной силой воли и спокойной уверенностью в себе, совершенно непонятной трем пожилым джентльменам, в руки которых была отдана его судьба и которые обязались увеличить число его миллионов, а из него самого сделать порядочного человека по своему образу и подобию.