С каждым днем я все больше проникался мыслью — не чужие мы друг другу, было между нами что-то и раньше. Была всегда она весела, улыбчива и радостна, как утро. Вижу ее улыбающейся, и сам улыбаюсь. Сердце так и прыгает от радости, дух захватывает.

Однажды она спросила: "Как поживает НАШЕ дерево?" И почувствовал я — есть у нас нечто общее, хоть и малая, но совместная цель, что ли. Связывает она нас невидимыми нитями. Скоро начали мы объясняться в чувствах с помощью… подарков. Я ей, она мне. Но вдалеке от посторонних глаз. На сэкономленные деньги покупал я ей то косынку, то дешевые серьги, то незамысловатое колечко. Она в ответ угощала меня едой или покупала на утаенные от матери деньги платок, носки.

Я поливал дерево — оно росло, аллах благословлял нашу любовь — она расцветала. И вся жизнь для меня стала заключаться в том, чтобы носить воду во дворец, встречаться с Аминой, обмениваться с ней взглядами, приветствиями, несколькими словами, в которых скрывался большой смысл.

Однажды я почувствовал недомогание. Небольшое вечером, оно переросло ночью в нестерпимую боль. Спать совсем не мог. Ворочался с боку на бок. Голова пылала, рот пересыхал от жажды. Утром не смог встать. Жил я один в небольшой комнатушке. Почти до беспамятства дошел. Как труп, распростерся на кровати. Не было даже сил позвать кого-нибудь, чтобы дали напиться или принести лекарство.

Но тут я услышал стук в дверь. Едва хватило сил сказать: "войди!" Каково же было мое удивление, когда я увидел Амину, которая осторожно открыла дверь. Испуганно меня окликнула. Собрав остатки сил, я ей ответил.

Кого угодно ожидал увидеть, только не Амину. Мог прийти сосед или приятель… Но чтобы она… Бросила работу и пришла ко мне домой! И представить себе не мог такого!

Она озабоченно склонилась надо мной, потрогала лоб, сказала несколько ласковых слов успокоения. Удалилась на короткое время и вернулась. Села рядом. В руках чистая тряпица. Окунула она ее в уксус и положила мне на лоб. Вскоре я почувствовал, что жар утихает. Тут навалилась на меня дремота. Она закутала меня в одеяло, попросила не сбрасывать его. Снова вышла, а вернулась с кувшином молока и апельсинами. Спросила — не съем ли?

Она ушла. Я почувствовал себя немного лучше. На следующее утро проснулся от ее осторожных шагов по лестнице, стука в дверь. Амина принесла с собой кое-какую еду и молоко. Села рядом со мной, потрогала лоб. Мне было гораздо легче, хотя жар прошел не совсем и все тело одолевала слабость. Мне во что бы то ни стало нужно было подняться. Работа не ждала, без воды люди могли потерпеть день, а на другой взять другого водоноса. Я потерял бы клиентуру.

Амина посмотрела на меня с удивлением и осуждением. Она сказала, что ни за что не позволит мне встать с постели. Может быть гораздо хуже. Я настаивал: "Пойми ты — люди не могут обойтись без моей воды, а я без их денег. Лучше жить больным, чем помереть с голоду". Она прервала меня: "Люди будут с водой, а ты с деньгами. Пока я жива, ты не умрешь с голоду". Слова ее удивили меня. Еще больше я был поражен ее поступками. Амина решила сама разносить воду до тех пор, пока я не поправлюсь. Надо было быть сумасшедшим, чтобы принять ее предложение, позволить женщине выполнять тяжелую работу Но она пригрозила — если не соглашусь, то поступит по своему усмотрению.

Мне оставалось лишь смириться перед настойчивостью и решительностью Амины. Был бы я полностью здоров, сумел бы остановить ее. Но голова раскалывалась от боли, тело было бессильным, дышать трудно. Все повернулось против меня, и я сдался. Она взяла бурдюк, надела фартук и пошла к колонке.

В тот день квартал аль-Хусейния в первый и в последний раз видел девушку с бурдюком на спине, сгибавшуюся под его тяжестью. Она наполняла кувшины и бидоны, отвечая на вопросы клиентов, говорила, что Шуша болен, она будет работать вместо него до дня его выздоровления.

Чтобы опередить Амину, я поднялся на следующий день с рассветом, взял бурдюк и побежал к Большому дворцу. Вылив воду, я спросил об Амине. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ее нет! Почему? Ее выгнали с работы за целый день отсутствия. Новость меня убила. Но тут же в голове мелькнула мысль, заставившая меня обрадоваться. Я поспешил к родительскому дому Амины. Адрес мне сказала одна из служанок.

Мать с дочерью сидели на кровати. Увидев меня, Амина радостно вскрикнула: "Что так рано? Почему встал с постели?" Я сказал, что чувствую себя гораздо лучше, сообщил о ее изгнании из Большого дворца. Не скрыл, что новость меня обрадовала, ибо решил ее взять в малый дворец — в свою скромную комнатушку. Матери Амины эти слова понравились. Я спросил, отдаст ли она свою дочь за меня замуж? Старушка не возражала.

На следующее утро все трое — я, Амина и ее мать — пошли в контору маазуна [17] , который выписал брачное свидетельство. Стали мы мужем и женой, поселились в одном доме, том самом, где и сейчас живем.

Началась новая, счастливая жизнь. Ее тяготы стали для меня не столь ощутимы. В доме поселилось светлое существо, ради которого стоило жить. Это божье творение заполнило пустоту моей прежней жизни. Дом стал радостным убежищем от забот и тягот, а ведь еще совсем недавно одиночество мое нарушали только мяуканье кошек и лай собак.

Амина была удивительным существом — ее сил хватило бы на сто женщин. Я еще никогда не видел людей с таким сильным чувством долга, самозабвением, многотерпением и стойкостью перед трудностями и невзгодами жизни. Она была образцом самопожертвования, верности, отсутствия эгоизма. Ей очень легко удавалось рассеять беспокойствие, прогнать тоску из сердца, облегчить жизнь. Всегда твоя мать была веселой, жизнерадостной.

Словом, аллах осчастливил меня так, как мне и в мыслях не удавалось представить. После пустоты и неуюта холостяцкого существования наступил покой. Я уверенно шел по жизни. Но была у меня одна заветная мечта, страстное желание, не дававшее покоя. Этой мечтой, этим желанием был ты, сын мой. Жаждали мы тебя все. От такого желания невозможно было избавиться. Но я верил в аллаха, его добрую волю. Рано или поздно мечта моя должна была сбыться. Будет у меня сын! Будет!