В декабре немцы арестовали Зину Портнову. Возвращаясь из разведки, она зашла в поселок и была выдана некой Анной Храповицкой. На допросе в гестапо Зина схватила со стола парабеллум, расстреляла следователя и охрану и бросилась бежать в сторону реки, но была схвачена и казнена. Ей посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Героем Советского Союза стала и Ефросинья Зенькова. Остальные члены организации награждены орденами Красного Знамени и Отечественной войны 1-й степени.

Когда я уже собирался уходить, Нелли Адольфовна показала небольшую витрину с книгами.

— Это написано о нас,— сказала она.— Кроме того, есть статья в Белорусской Советской Энциклопедии, а скоро, мы надеемся, выйдет «Летопись Шумилинского района»... В нее должно войти многое из того, что хранится в нашем музее: воспоминания, которые Зенькова, Герман и Цереня (это секретари подпольного РК комсомола), командиры и комиссары здешних партизанских отрядов когда-то написали по моей просьбе.— Нина Адольфовна замолчала, что-то обдумывая. Указка, которую она прижимала к стеклу витрины, соскользнула вниз. Она положила ее концом на раскрытую ладонь и с минуту оставалась в раздумье.— Наверное, это будет объемистая книга,— продолжала она.— В ней помещены списки погибших, а ведь в районе только наших солдат похоронено десять тысяч... Я помню, как долго и кропотливо мы составляли эти списки. При всех сельских Советах создали комиссии. Поселки и деревни разбили на мелкие участки, за которые отвечали местные коммунисты. Потом школьники и комсомольцы обошли дом за домом и переписали имена всех, кто воевал, кто погиб. Составляли сразу три списка — в один заносили солдат, погибших здесь при защите и освобождении района, в другой — земляков, погибших на войне, в третий — участников подполья, партизан, тех, кто помогал партизанам и подпольщикам, короче, мирных жителей, погибших во время оккупации. Потом списки со всех мест присылали в районную комиссию, членом которой была и я. Комиссия занималась самым кропотливым делом: сводила их в общие списки и сверяла с данными военкомата, Института истории партии при ЦК КПБ, Центрального архива Советской Армии. Когда эта работа закончилась, наши списки ушли в Минск. И вот теперь ждем.

Позже в Минске, в издательстве «Белорусская Советская Энциклопедия», я видел рукопись шумилинской летописи: несколько тяжелых стоп машинописных страниц, покрытых редакторской правкой. Летопись лишь недавно сложили воедино, и было похоже, что я стал ее первым читателем. Это была подробная история Шумилыцины, района, где 133 деревни разделили судьбу Хатыни, где каждый третий солдат не вернулся домой...

История, рассказанная и написанная всем миром.

А. Яврумян, наш спец. корр. Минск — Малое Стахово — Оболь

У меня есть к вам просьба.

Вся моя семья — потомственные железнодорожники. Я тоже интересуюсь железнодорожным транспортом. В разных газетах мы читали короткие заметки о том, что в Японии существует железная дорога, где поезда мчатся со скоростью 250 км/ч.

Не могли бы вы рассказать подробнее об этих экспрессах?

М. В. Белов, УССР, Донецкая область, пос. Зугрэс-2

Бело-голубой суперэкспресс «Хикари» о двенадцати вагонах стоит у перрона токийского вокзала. Состав готов к пятисоткилометровому прыжку на юго-запад. Пункт назначения — город Осака. «Хикари» в переводе означает «свет».

Столица Японии плотно накрыта тяжелыми серыми облаками. Настойчивый дождь, то усиливаясь, то ослабевая, барабанит по тысячам разноцветных зонтиков, заливает, сражаясь с «дворниками», лобовые стекла автомашин, мчащихся по кружевным серпантинам транспортных развязок. Это идет «бай-у» — летний сливовый дождь. Японские рисоводы всегда ждут его с нетерпением.

Мы спешим. И очень досадуем, когда приходится торчать у светофоров. Кстати, сигнал светофора здесь — нерушимый закон. Наученные горьким опытом, пешеходы и водители перенаселенного города беспрекословно повинуются зеленым и красным огням и движениям жезлов регулировщиков. Спрессованные людские потоки на перекрестках то и дело замирают, словно наткнувшись на невидимую стену.

Мы спешим, потому что опоздать к отправлению «Хикари» никак нельзя. Администрация японских национальных железных дорог разрешила нам, советским специалистам, поездку в кабине машиниста суперэкспресса. На полпути от гостиницы к вокзалу дорогу нам преграждает демонстрация. Все боковые улицы, примыкающие к магистрали, забиты автотранспортом, пассажиры нервничают.

Чем вызвана демонстрация, мы не знаем, не знает и сопровождающий нас господин Ватанабе Ямада. Судя по истошным воплям полицейских мегафонов и многоголосому шуму, доносящемуся до нас, по лесу разноцветных транспарантов и плакатов с огромными иероглифами, колышущихся там, вдали, демонстрация многолюдная и проходит бурно.

Поздно вечером, вернувшись в гостиницу после утомительной тысячекилометровой поездки, мы видели эту демонстрацию по телевизору. Под зонтиками, под прозрачными кусками полиэтиленовой пленки, укрывающей сразу трех-четырех человек, шли юноши и девушки в синей одежде. Шли, чтобы выразить свой протест против непрекращающейся инфляции, которая так быстро съедает все льготы и прибавки, достигнутые трудовым людом в ходе ежегодного «весеннего наступления».

На вокзал мы попали за пятнадцать минут до отправления «Хикари». У соседней платформы стоит обычная, не скоростная электричка, следующая в пригороды Токио. Посадка заканчивается, на огромном черном табло ярко горит номер платформы, от которой должен отойти поезд, электронные часы отсчитывают последние секунды. На перроне давка. В дело вступают «упаковщики». Рослые парни бесцеремонно заталкивают в вагоны толпящихся у дверей пассажиров, автоматические двери с шипением смыкаются.

Я так до сих пор и не знаю, откуда берутся в Японии такие богатыри. «Упаковщики» всегда на целую голову возвышаются над окружающей толпой. Специально, что ли, их выращивают?