И вот партизаны решили наведаться к нему.

Дверь оказалась незапертой. Прокоп Иванович был в избе. Увидел партизан и спокойненько встал им навстречу.

— Стоять!

Остановился. Улыбается. Всматривается, но узнать не может.

— Говори, где оружие!

А он стоит и все разглядеть их пытается. Им уже и не по себе стало. Видимо узнав кого-то, Лещев заговорил:

— Я вам, ребята, вот что скажу. Оружие вы мое сейчас заберите. А когда следующий раз решите заглянуть, предупредите, я вам его побольше насобираю. Продукты вам тоже, конечно, нужны. И их буду давать. Ну как, устраивает? — И Прокоп Иванович хитро усмехнулся. — А теперь давайте пошумите здесь погромче да тикайте, а я чуть погодя к фашистам побегу на вас жаловаться. Негоже ведь старосте без оружия оставаться.

Поверили они ему тогда и не ошиблись…

Сидя на мохнатых еловых ветках, сложенных на снегу, Сергей продолжал записывать. Подошел Володя Селявский:

— Женя Мелихова сказала, что сегодня или завтра каратели придут.

— Та-ак, — протянул Сергей, — молодец Женя. Потом позвал: — Саша, Степан, идите сюда, будем совет держать…

Были те часы суток, когда утро уже пришло, а ночь еще не отступила. Дул пронизывающий февральский ветер, сбрасывая с веток снег. Уныло стукались друг о друга оголенные сучья деревьев. Но под утро все стихло, будто в тревожном ожидании.

«Тра-та-та-та…» — резкие автоматные очереди вспороли неподвижный воздух. Остановившись перед самым лесом, гитлеровцы поливали его огнем. Так они «прочищали» себе дорогу. А партизаны были уже далеко. И опять карателям ничего не осталось, кроме сваленных еловых веток и множества лыжных следов.

Обозленные, они вернулись в деревню. Решили уничтожить партизанские семьи.

И трагедия разыгралась…

Многодетной была семья кузнеца Степана Егоровича Михайлова из Долосц. Но хоть у него и сидели малые дети на печи, благословил он старшего Илью, когда тот, прослышав о сергеевцах, ушел к ним. Василий тоже рвался, но не пустил его: молод еще.

Жители деревни видели, как вели Степана Егоровича Михайлова, его жену Агриппину Яковлевну, двенадцатилетнего сына Федю и восьмилетнюю дочурку Дусю в скотник. Полоснула автоматная очередь. Все было кончено.

А потом рвался в холодное зимнее небо красный растрепанный язык пламени — горела изба Михайловых. И никто не заметил, как выбрался из скотника весь перемазанный отцовской кровью мальчишка, как пополз ящерицей по канавке все дальше и дальше, пока не скрылся в лесу. Каратели спохватились, но поздно. Не нашли Федю. А тот уже к партизанам добрался.

Он сидел, прижавшись к брату, ни на секунду не переставая дрожать. Казалось, что говорит за него кто-то другой.

Молча слушали юные партизаны его рассказ. Сжав пухлые губы, неподвижно сидел Володя Селявский. Не смог сдержать слез, они так и набегали на глаза. Он узнал, что сожгли и его избу. Живы ли братья?

Партизаны продолжали делать свое дело. Горели фашистские машины, рискнувшие пройти по лесным дорогам. Валялись возле них подстреленные гитлеровцы. Но были операции и покрупнее.

Давно присматривались партизаны к маслозаводу в Рукове. Фашисты по-хозяйски обосновались в нем и преспокойно перерабатывали там награбленное у крестьян молоко. Надо было нарушить их покой. Ранним утром, не скрываясь, подъехали к маслозаводу на санях товарищи Сергея.

Высоко полыхнуло зарево. Женщины, как всегда в деревнях поднимающиеся чуть свет, заметив его, бросились было обратно в избы: никак опять каратели понаехали, жгут кого-то. Но потом разглядели: нет, это ж маслозавод горит! Наверное, опять сергеевцев работа… Молодцы!

Крестьяне охотно помогали партизанам. С деланным огорчением староста Лещев докладывал начальнику себежской хозяйственной комендатуры Вилли Шутту:

— Ничего не сдают, окаянные. Жалятся, самим есть нечего. Что с ними сделаешь? — и разводил руками.

Грешил на своих крестьян «партизанский староста». С радостью несли они ему продукты, знали, что не у фашистов будут они, а у партизан.

А перед избой старосты Зуя-Орлова теперь круглосуточно дежурил кто-нибудь из полицейских. Зуй приказал охранять себя.

Однажды днем к избе подъехали сани. В них сидела женщина. Часовой узнал ее — жена дежурного полицая.

— Что, по хозяину соскучилась? — спросил он, подходя к саням.

В тот же миг оттуда, разбрасывая солому, выскочило несколько человек, и не успел полицай рта раскрыть, как полетел на землю, оглушенный страшным ударом.

Сергей подтолкнул к крыльцу женщину:

— Ну, иди же, Мария, скажи мужу, что вызывают его.

Замирая от страха, с побелевшим лицом и расширенными глазами, вошла она в избу и, — что с нее взять, бесхитростной, — сказала: