Я взревел так, что проснулась, наверное, вся деревня. Наши помощники ввалились всем скопом в дом.

— Смотрите, смотрите! — кричал я, держа кювету в поднятой руке. — Новый хозяин нашел Podogona!

Несмотря на странное и сложное имя, все сразу же поняли, что произошло, потому что мы много говорили об этом животном и непрестанно рассматривали его изображе­ние все время, пока были в Африке.

— Зовите намчи, — сказал я.

— Слушайте все! Завтра вы все идете с этим новым хозяином, ложитесь на живот в лесу и не возвращаетесь, пока но соберете много-много этого мелкого мяса. Все люди получают свой «Даш» сейчас, и каждый еще больший «даш» завтра, по числу пойманного мяса. А кто вернется с пустыми руками, может убираться домой, к черту, вон!

Можете мне поверить, мы получили много «мяса» — пятьсот штук. Они жили и плодились под лиственной подстилкой в перегное, на клочке заброшенной пашни. Мы получили крупных темных взрослых особей и неполовозре­лых — красного цвета. Мы нашли самку, несущую на себе единственное прозрачное розовое яйцо и крохотного потомка всего с тремя парами ног — это значило, что он еще на очень ранней стадии развития. Мы заспиртовали всю добычу, кроме двадцати штук, которых поместили в жестянку из-под печенья, хотя понятия не имели о том, что они едят. Подогона приехали с нами в Англию и жили там еще целый год, хотя никто так и не узнал, чем же они питались. Они присутствовали на заседании Королевского общества, были представлены его светлости архиепископу Кентерберийскому и совету директоров Музея естественной истории. В них тыкали пальцем и заглядывали к ним в банку ученые всех национальностей, но никому до сих пор не удалось получить срезы мертвой особи для микроскопического исследования. Панцирь у них такой прочности, что об него тупятся любые скальпели. Поистине непробиваемые существа.

На пути в Лондон из Плимута, куда прибыла экспедиция, я всю дорогу в поезде держал грязную жестянку с нашими драгоценными зверюшками у себя под боком. Да, привычки охотников за жуками поистине необычны, зато их жизнь полна внезапных радостей и странных удовольствий. Мы возвращались со всеми намеченными заранее трофеями, а сверх того собрали множество других ценных животных.

— Хозяин, человек принеси мясо!

Старый, давно знакомый крик прозвучал в тысячу-который-то раз.

— Бен, — откликнулся я, не поднимая головы от рабо­ты. — Веди их сюда.

Бен молча выскользнул из дома; послышался довольно долгий разговор. Затем Бен вернулся и сообщил, что ни человек, ни «мясо» «не хочет идти сюда». Он добавил, что человек, похоже, спегка помешанный, и спросил, не выйду ли я рассудить это дело. Я вышел.

Передо мной стоял унылый субъект, зажав в руках два небольших мешочка. Он не говорил ни на одном из изве­стных нам языков и вдобавок, кажется, был глух как пробка. Я попытался договориться с ним на языке жестов и хотел отобрать у него мешки, но он отскочил назад и принялся угрожающе размахивать руками. Мы были в полной расте­рянности.

Пришлось позвать придворного посланника. Ему тоже перепал «даш» в день поимки Podogona, просто по той причине, что я еще не пришел в себя от радости и волнения, а он примчался со всех ног. Он, как видно, понял меланхо­личного джентльмена и доложил нам, что тот принес пару диких и ужасных животных.

— Давай пусть он их покажет, и мы будем говори-говори о цене.

Человек открыл один мешок и вытряхнул крохотного котенка с ярко-голубыми глазами. Я неравнодушен к кошкам, и котеночек мне сразу понравился. Я нагнулся, чтобы взять его на руки.

К счастью, не успел я к нему прикоснуться, как он сделал пируэт, припал к земле и разразился рычанием и шипением, скаля на меня зубы с ужасно кровожадным видом. Сообще­ние придворного посланника, что перед нами дикая кошка, оказалось излишним. Это был юный представитель местной породы диких кошек (Pel is ocreata). Идут споры о том, являются ли они окончательно одичавшими потомками полуприрученных кошек, или, наоборот, это дикое племя, от которого произошли местные полудикие кошки. Позднее нам удалось застрелить двух таких кошек высоко в кронах деревьев. Обе они, как и остальные кошки тропического леса, были голубоглазые (а у деревенских кошек глаза самые разнообразные, как и у наших домашних). Поразитель­на разница в характере между дикими и одомашненными породами: думаю, что настоящие дикие лесные кошки так же не поддаются приручению, как наша дикая шотландская кошка.

Считается, что кошку одомашнили на заре цивилизации в Египте. И местная дикая кошка (Felis ocreata), очевидно, была домашним крысоловом, а из Египта расселилась уже по всему свету, иногда смешиваясь, давая новые разновидности с местными кошками вроде нашей шотландской Felis cattus. Однако вполне возможно, что одомашнивание диких кошек произошло в разных странах и в разное время независимо друг от друга. Одна из таких кошек — Felis ocreata — распространена в Западной Африке.

Пока что человек явно дурачил нас. Теперь он без предупреждения вывернул второй мешок. Мы были пораже­ны.

У самых наших ног на земле лежала поразительная змея; она не только была необычной окраски — от кончика носа до хвоста вся в продольных, а не поперечных полосах, черных и ярко-алых, — она еще и норовила буквально поразить своего хозяина, бросившись прямо на него, когда он нагнулся за своим мешком. Длинные передние зубы пресмыкающегося впились в большой палец охотника.

Странный малый хрюкнул и отскочил назад, стараясь стряхнуть с руки вцепившуюся гадину, но она держалась так крепко, что совсем оторвалась от земли и хлестнула нас с Беном по рукам. Мы завопили и отскочили. Змея упала на землю. Подоспели Фауги и Басси, и змея оказалась окружен­ной. Она то и дело бросалась на всех по очереди.